«То было давно… там… в России…». Книга вторая

В спальне квартиры инспектора молодая женщина, Наташа, лежит в постели. Около раздевается инспектор, высокий, худой, тоже ложится. Наташа, глядя на него, говорит: «Виктор, ты знаешь какая неприятность; весь город говорит. Ты слышал?» — «Нет, — отвечает муж, — а что?..» — «Как же, Оленька Ремизова три дня, как пропала. Полиция ищет, родители без ума, муж рыдает, ты не слыхал?» Инспектор Виктор упорно молчит. Молчит и притворяется, что заснул. В душе какой-то сумбур. Эта рука трупа в стогу сена. Ольга Ремизова. Как он мог допустить? И вдруг мелькает мысль где-то у него, глубоко: «Пойду, пойду. Пойду к озеру, посмотрю стог. А вдруг там засада и меня схватят? Все равно», — решает инспектор. И встает с постели. «Что с тобой?» — спрашивает жена. «Знаешь, дорогая, милая, охотник я. Не спится. В перелет утиный. Чуть свет. На озере. Хочу, дорогая, для тебя чирка — понимаешь? Раз-раз, настреляю. Ты не сердись. Уж я пойду». Лес. Пробираясь лесом, охотник-инспектор приглядывает кругом, подходит к стогу. Видит, около стога валяется белая кружка. Это его. Он тогда оставил. Когда ушел к учителю. Значит, стог тот. Он быстро нагибается, смотрит под стог и ищет, роет сено под стогом. Ничего нет. Мелькнул беленький кусочек тряпки. Он хватает его. Ищет — ничего. Нет трупа! Нет запаха. Пахнет сеном. Уходит быстро от стога. Лесом пробирается к дороге, в город. Чуть светает. Идет дождь. На окраине города заходит в убогий домик, где живет охотник Дубинин. Стучит к нему в окно. Дубинин засветил лампочку. Радостно встречает охотника. Говорит: «Вот ведь дождь. Ноне охоты не выйдет. Пожалуйте, рад. Сейчас самоварчик подбодрю». Сел инспектор на лавочку, и как-то тепло стало на душе у него в бедном домишке Дубинина. Собака Дианка подошла к нему. Качался маятник часов, на стене портрет какого-то митрополита, на гвозде висит ружье, ягдташ, труба медная, на кухне рядом хлопочет Дубинин, ставит на стол чашки, достал баранки из корзинки, просфору большую, из шкафчика графин, рюмки, ставит на стол. Вынул из кармана инспектор мятую тряпочку и смотрит у лампы. Развернул — видит, платок, метка. Платок жены! Жуть прошла по душе. Что-то противное, а в стекла бьет дождь. Дубинин наливает ему чай. Как-то кругом все пошло в голове инспектора. Карие глаза Дубинина, как-то все здесь у него хорошо, честно, уютно, а этот платок жены, Ремизова, рука в стогу! Как-то все непонятно, противно. Пив чай из стакана, Дубинин глядел на гостя. Сказал: «Экий дождина льет, это дня на два. Охоты не выйдет. И гляжу я на вас, Виктор Александрович, чего-то скучный вы? Расстроенный. Забота, знать, у вас большая». — «Вот что, — говорит инспектор. — Верно это ты говоришь, забота! Вот что! Платок этот видишь? Это я в стогу нашел. Где сидели у озера, помнишь? Платок моей жены. Как ты думаешь, как он туда попал?» — «Очень просто, — сказал Дубинин. — Это стог сена. Значит, косили у сторожки, где большая плотина. А у сторожки, где всегда народ гулящий. Пикники там. Много бывает. Вчера, видал, гуляли там — исправник, земский начальник, почтмейстер, Ремизов с женой и ваша супружница была. Да, много народу. Платок этот — потеряли. Ну, и попал в стог сена. Чего же еще?» Инспектор встал и сказал: «Ну ладно. Прощай! Я и забыл, мне по делу нужно». — «Как пойдешь-то в ливень такой? Переждать надо», — говорил Дубинин. Но инспектор ушел. Дождь лил. Он снял фуражку, ему было приятно, на него как из ведра льет дождь. Когда он вернулся домой, то его встретила жена и подала ему большой пакет. Печать: «От попечителя учебного округа».

Он получил повышение по службе за заслуги по воспитанию юношества. Перевод в губернский город.

Семейные недоразумения

Уже сжаты поля. Снопами ржи завалено гумно. Дымят черные овины. Среди тишины серого осеннего утра слышно, как молотят рожь. Пахнет осенью. Как-то покойно и бодро на душе. В окно, над моховым болотом, за пожелтевшими березами, видна синяя дымка тумана.

Хорошо утро в деревне. Хочется есть. Чай со сливками и деревенские ржаные лепешки на масле. Замечательные лепешки умела делать тетенька Афросинья. Наверху, для красоты, ножом нарезана клетка.

Собаки мои, Феб и Польтрон, оба пойнтеры, отец и сын, — бодрые, веселые, выспались. Вчера на охоте были, на тетеревей. Оба глядят на меня, носы мокрые, холодные.

Пью чай и даю им лепешку. Вдруг они оба отскочили, убежали в дверь на террасу и залаяли у крыльца. Кто-то приехал.

Входит в дождевом длинном пальто доктор Иван Иванович. Он весь какой-то серый. Блондин. Большие баки растопырились врозь. Белые заспанные глаза смотрят несколько растерянно.

— Ну вот, — говорит доктор, — приехал к вам отдохнуть на Покров. От Москвы-то устанешь. Конечно, большой город. Но, сказать правду, рассволочился весь. Хорошо, что к вам на этот раз не приедут эти архаровцы.

— Какие архаровцы? — удивился я. — Вы что-то, Иван Иванович, не в духе?

Доктор снял пальто, положил на стол кулек. Достал из дорожной корзины полотенце и ушел умываться в коридор. Умывшись, вернулся и, вытирая себе физиономию шершавым полотенцем, сказал: