То, что меня не убьёт...-1

Путаясь в длинном подоле ночной сорочки, выбрела на балкон, вдохнула сладкий — не надышишься — живительный, с голубой дымкой, прохладный воздух, полюбопытствовала, что за стук разносится поутру. Внизу был внутренний дворик с кучей кругляков — дров. Особняк имел и печи, и камины, которые топились время от времени, по желанию хозяев и гостей, для чего вдоль стен под навесами хранились дрова в поленнице. Миль иногда встречала на первом этаже хозяйственных големов, тупо тащивших куда-то охапки дров, но впервые видела, как эти дрова кто-то колет: внизу, на мощеном каменном дне двора, в крепких руках мелькал, тупо тукая, колун и летели прочь полешки. Какое-то время Миль с удовольствием наблюдала за работой полуодетых мужчин: первый ловко, с одного удара, разбивает дерево на поленья, второй их подхватывает и передаёт другому, тот — третьему… и последние в цепочке укладывают поленья в ровные, аккуратные рядки.

Вот тот, что махал колуном, установил очередную чурку на колоду, случайно взглянул наверх… И Миль узнала Ксанда. Он мельком кивнул ей и продолжил работу. Стоявший рядом — тот, что первым подбирал поленья, тоже глянул наверх и с улыбкой помахал ей рукой. Юрий. А вслед так или иначе приветствовала её и вся цепочка работавших. Миль помахала всем в ответ и ушла с балкона — чего светиться в одной тонюсенькой сорочке.

Но каков Ксанд! Восемь без малого десятков лет — и на тебе, если бы не знала, что так и есть, не поверила бы. Странно, что Юрий у него единственный ребёнок…

Стук топора ещё долго раздавался в утреннем воздухе, а потом вместо него со двора вдруг донеслись гитарные переборы и молодой мужской голос, изредка поддерживаемый взрывами хохота, запел — Миль узнала собственные строки, адаптированные под мужское исполнение:

Опять роскошествует синь
Над светом белым.
— Ах, не минуй, ах, не покинь —
Молю несмело…
А в небе мечется стрелок,
И тратит стрелы…
Хоть уголь дайте, хоть мелок,
Ведь худо дело:
Учили плохо паренька
Стрелять из лука,
И глаз подводит, и рука…
Иль просто — скука,
И он сорвался в эту даль —
И вот, порхает,
Он сам не знает, а туда ль
Он попадает…
Я забираюсь высоко —
И даже выше,
Машу с балконов, из окон,
Сигналю с крыши,
Все стрелы мимо, как назло —
И не задело,
И угля нет — не повезло —
И нету мела.
Я знаешь ли, стараюсь быть
Пушисто-белым,
Наследство древнее забыть
Оставить дело,
И пусть пылится помело
В углу прихожей —
Я всё отдам, чтоб повезло,
Чтоб стать хорошим…
Здесь воют ветры без конца…
Догнать — пол-дела.
Я отниму у сорванца
И лук, и стрелы.
А чтоб учился, я ему
Тунику — вздыблю
И образумлю по уму…
Точнее — всыплю.
Учись, как следует, стрелять,
Стрелок поганый!
А то уже устал я ждать
Заветной раны!
И вот когтями на груди —
Да тем, что было —
Мишень рисую — на, гляди!
Стреляй, мазила!
Но, если ты не попадёшь
В мишень ни разу —
То непременно обретёшь
Фингал под глазом…

Миль ревниво, но с удовольствием дослушала: а что, неплохо вышло. И мелодию кто-то ведь подобрал подходящую. Интересно только, как они этот текст добыли — Миль его только Юрке показывала, а потом куда-то дела да и забыла… А, так это он его, стало быть, и прибрал к рукам! Миль не стала сердиться: сама бы она эти стихи в люди не выпустила, сочтя посредственными, а теперь прислушивается — да вроде вполне, вполне… Может, это оттого, что они на хорошую музыку положены?

Со двора послышались аплодисменты и крики:

— Автора! Автора!

Миль осторожно выглянула — аплодисменты усилились. А когда стихли, Юрий поклонился:

— Я прощён?

Ладно уж, смущённо улыбнулась Миль, и послала ему воздушный поцелуй… В точности, как когда-то бабушке — алым лепестком поцелуйчик, кружась, спустился к земле и впечатался дядьке в щёку…