То, что меня не убьёт...-1

— Ну, вот видишь. А я с тех пор мою девочку и не видела… — бабушка плакала без слёз, раскачиваясь взад-вперёд, стиснув сложенные на коленях руки, и такая боль исходила от неё, что девочка начала задыхаться в попытке облегчить ей муку. Мария Семёновна тут же вскинулась:

— Ты что, не надо! — и всё прошло. — Зря всё-таки мы этот разговор затеяли. Рано.

«Нет!» — замотала головой Миль. Ничего не рано.

— Думаешь, не рано? — с сомнением спросила бабушка. — Что ж… продолжать? Да?… Юрочку я тоже потеряла. До сих пор не знаю, где он, что с ним, жив ли, нет… Вышел однажды из дому… и всё. Ему пятнадцать должно было вот-вот… Понимаешь, маленьких обычно не трогают, дают расти и ребёнку, и его Дару спокойно. Иначе от стресса или испуга дитё может задавить в себе Дар. И вернётся он потом или нет — никто сказать не может. А если пытаться Дар… подталкивать, он может начать развиваться бурно, истощая организм, и тогда сгорает ребёнок-носитель, не оставив потомства и не передав свои уникальные гены… Понимаешь, о чём я?

Миль, как ни странно, понимала. И гораздо больше, чем думала Мария Семёновна.

— Раньше до семнадцати лет детей не беспокоили, наблюдали издали. Юрика… — голос у неё сорвался, но она быстро справилась с собой. — Юрика почему-то… В общем, осталась одна Галочка. У неё совсем никакого дара нет. Зато есть муж и трое прекрасных детей, к счастью, совершенно бездарных. Так бывает — если у одарённого рождается обычное потомство, то в этой генетической линии Дар оказывается утрачен безвозвратно. Нас мало. Слишком долго нас боялись и уничтожали. Самые сильные, с самым необычным Даром, гибли первыми. Поэтому у наших детей развилась способность самоподавления — чтобы уцелеть. Так как даже их ровесники, заметив отличия, отторгают не таких, как они сами. Будь, как все или не будь совсем.

Миль кивнула. С этим она уже сталкивалась. Бабушка закрыла альбом, поманила её к себе:

— И за тобой я долго не решалась поехать. Да знала я, знала, где вы живёте, — ответила она на невысказанный вопрос. Прижала девочку к мягкой большой груди, покачала, будто баюкая. — Материнское сердце не вытерпело, вызнала я. И про аборты её всё знаю. И… когда убили её, сразу хотела ехать за тобой, как и удержалась, не помню… Я тебе отсюда помогала, сколь умела… Потом сама отходила от той помощи, ну да это ладно… А потом я боялась, что они за тобой придут, отнимут — я-то сразу тебя разглядела и прикрыла сразу, ещё в детдоме том… Не отдам… костьми лягу — не отдам…

Бабушка прижимала её к себе всё сильнее, сидеть было неудобно, но Миль терпела. Несколько успокоившись, женщина ослабила объятия и продолжила:

— Пока я рядом, то всё, что бы ты ни натворила, будет исходить как бы от меня. Квартиру и весь двор я оплела защитой, больше они не смогут до тебя дотянуться. Но понимаешь, у меня такое впечатление — скоро всех моих сил не хватит, чтобы скрыть твои всплески. С моими возможностями они давно знакомы, поэтому сразу поймут — это ты. Старайся сдерживаться, ладно? Знай — как бы ни страшно было — они тебе ничего плохого не сделают, наоборот, беречь будут. Пугать станут, может быть, угрожать — но ни-че-го не сделают. Так что, — она улыбнулась, — не трусь.

Миль выбралась из её рук, пролистала альбом до сегодняшнего рисунка, перевернула страницу, но бабушка придержала её:

— Погоди-ка. А почему они у тебя тут чёрные?

«А что, они разве не такие?» — спросила Миль.

Бабушка усмехнулась:

— Ну, по сути, наверное, такие… Любопытно. А если я — вот так сделаю, — Миль отступила от неё, потому что бабушка вдруг словно выросла и засветилась, губы её зашевелились и шёпот, становясь видимым, как дыхание на морозе, обернулся вокруг её тела, сияющим шаром собрался на ладонях. Миль восхищённо вздохнула. Бабушка искоса на неё взглянула, улыбнулась:

— Ага, видишь. А теперь… — шар на её ладони заклубился, наливаясь темнотой. — Теперь он — какой?

Миль, не колеблясь, ткнула пальцем в рисунок.

— Что ж, всё правильно, — шар втянулся в бабушкины ладони, потемнела окутывающая её дымка, потекли, извиваясь, дымчатые змейки, потянулись к Миль…

Миль попятилась… и тут дымка рассеялась. Бабушка стала такой, как всегда.

— Успокойся, это всего лишь я. Значит, так это выглядело? — Миль закивала. — Ах, они ж… Но ты у меня молодец. И разглядела их, и разогнала, и не испугалась. И, кажется, даже не устала.

Всё не совсем так, хотела сказать Миль, но бабушка вырвала из альбома рисунок:

— И кое-что ещё, пока я не забыла. Такие картинки, как и разговорные записи об этом, обязательно надо уничтожать сразу. Согласна?

Надо — уничтожим, кивнула Миль. Взяла рисунок и стала рвать на мелкие кусочки. Бумага была плотная. Лист — большой. Рвать пришлось долго. Получилась нехилая кучка обрывков.

Бабуля дождалась, пока Миль закончит. Провела ладонью над обрывками. Клочки зашевелились, поползли… И вот лист уже опять лежит на столе целый и даже не помятый.

Миль ахнула.