Стихи – архаика. И скоро их не будет.Смешно настаивать на том, что АрхилохЕще нас поутру, как птичий хохот, будит,Еще цепляется, как зверь-чертополох.Прощай, речь мерная! Тебе на смену прозаПришла, и Музы-то у опоздавшей нет,И жар лирический трактуется как позаНа фоне пристальных журналов и газет.Я пил с прозаиком. Пока мы с ним сидели,Он мне рассказывал. Сюжет – особый складМировоззрения, а стих живет без цели,Летит, как ласточка, свободно, наугад.И третье, видимо, нельзя тысячелетьеПредставить с ямбами, зачем они ему?Всё так. И мало ли, о чем могу жалеть я?Жалей, не жалуйся, гори, сходя во тьму.
Летучая гряда
2000
«Сначала ввязаться в сраженье, ввязаться в сраженье!..»
Сначала ввязаться в сраженье, ввязаться в сраженье!А там поглядим, – говорил молодой Бонапарт.Но пишется так же примерно и стихотворенье,Когда вдохновенье ведет нас и, значит, азарт!А долгие подступы, сборы, рекогносцировка, —Позволь мне без них обойтись, отмахнуться позволь:Так скучно, по пунктам, что даже представить неловко,Пускай диспозицию Бенигсен пишет и Толь.Шумите, кусты! Хорошо превратить недостатокВ достоинство. Мчитесь как можно быстрей, облака!Короче, – твержу я себе. И всегда был я краток.Тоска обжигала. И радость была велика.
«Верю я в Бога или не верю в бога…»
Верю я в Бога или не верю в бога,Знает об этом вырицкая дорога,Знает об этом ночная волна в Крыму,Был я открыт или был я закрыт ему.А с прописной я пишу или строчной буквыИмя его, если бы спохватились вдруг вы,Вам это важно, Ему это все равно.Знает звезда, залетающая в окно.Книга раскрытая знает, журнальный столик.Не огорчайся, дружок, не грусти, соколик.Кое-что произошло за пять тысяч лет.Поизносился вопрос, и поблёк ответ.И вообще это частное дело, точно.И не стоячей воде, а воде проточнойДушу бы я уподобил: бежит вода,Нет, – говорит в тени, а на солнце – да!
«Эта песенка Шуберта, – ты сказала…»
Эта песенка Шуберта, – ты сказала.Я всегда ее пел, но не знал откуда.С нею, кажется, можно начать сначалаЖизнь, уж очень похожа она на чудо!Что-то про соловья и унылый в рощеЗвук, немецкая роща – и звук унылый.Песня тем нам милей, чем слова в ней проще,А без слов еще лучше, – с нездешней силой!Я всегда ее пел, обходясь без смыслаИ слова безнадежно перевирая.Тьма ночная немецкая в ней нависла,А печаль в ней воистину неземная.А потом забывал ее лет на десять.А потом вновь откуда-то возникала,Умудряясь дубовую тень развеситьНадо мной, соблазняя начать сначала.