«То, что мы зовем душой…» Избранные стихотворения

Какую книгу он читал, об этом
Нам не сказал Шекспир – и мы не знаем.
Читал! Притом, что сцена грозным светом
Была в то время залита; за краем
Земного мира тоже было мрачно,
Там бледный призрак требовал отмщенья.
И все же – с книгой, с книгой! Как удачно,
Что мы его застали в то мгновенье.

А в чем еще найти он утешенье

Мог, если всё так гибельно и дико?
И нам везло, и нас спасало чтенье,
И нас в беде поддерживала книга!
Уйти отсюда в вымысел заветный
Хотя б на час, в другую обстановку.
«Вот он идет печально с книгой, бедный»,
Безумье отложив и маскировку.

«В тот час, когда убьют Меркуцио…»

В тот час, когда убьют Меркуцио
И на дворе начнет смеркаться, —
Какая чудная конструкция
Двух фраз, никак с ней не расстаться,
Хотя она вполне бессмысленна
И у Шекспира всё иначе,
И к бреду может быть причислена
В жару июльскую на даче.

В тот час, когда пришьют Полония

И полночь всё собой заполнит, —
Какая сила посторонняя
Мне эту сцену вдруг напомнит,
Хотя и здесь переиначена
Суть и совсем не к месту жалость, —
Зато фонетикой всё схвачено,
«А жить так мало оставалось…»

«А вы поэт какого века?..»

А вы поэт какого века?
Подумав, я сказал, что прошлого.
Он пострашнее печенега,
Но, может быть, в нем меньше пошлого.

И, приглядевшись к новым ценникам,

Шагну под сень того сельмага,
Где стану младшим современником
Ахматовой и Пастернака.

Там проработки и гонения.

Но если вы стихом живете,
Вот счастье – том «Стихотворения»
В ХудЛите, в твердом переплете!

Как я читал его! С курсивами

Его заглавий голубыми,
Дождя лиловыми наплывами.
Воротничками пристежными.

Был век поэзии и живописи,

Был век кино довольно долго.
Всё это станет вроде клинописи
Или кумранского осколка.
Был век внимательного чтения.
И относительно невинна
Была, в порядке исключения,
Его вторая половина.

С меня и взятки гладки. По лесу

Брожу; в сосновом и еловом
Стою; я хорошо устроился
В тени, одной ногою – в новом.

Над обрывом 2018

Лестница

Есть лестницы: их старые ступени
Протёрты так, как будто по волнам
Идешь, в них что-то вроде углублений,
Продольных в камне выемок и ям,
И кажется, что тени, тени, тени
Идут по ним, невидимые нам.

И ты ступаешь в их следы – и это

Всё, что осталось от людей, людей,
Прошедших здесь, – вещественная мета,
И кажется, что ничего грустней
На свете нет, во тьму ушли со света,
О лестница, – страна теней, теней.

«Наказанье за долгую жизнь называется старостью…»