То, что не исчезает во времени (СИ)

«Слишком спокоен. Только два раза переглянулся с женой, когда я задала вопрос о настроении Зубова в тот вечер. Он мог бы убить только в крайнем случае, если бы речь шла о его жизни и смерти. Слишком осторожен, подставляться не будет. Слишком «хорошо живет» и возраст под шестьдесят не для «махания шашкой». И уж если сделал бы такое, то наверняка подальше от своего дома. Но если не Супонин, то самому Супонину может угрожать опасность. Слишком спокоен. Вот именно — слишком! В отличие от жены».

Алла положила в папку исписанные листы, достала свою визитку с номерами телефонов, положила ее на стол и, сделав многозначительное лицо, произнесла проникновенным, мудрым, всезнающим голосом, глядя в глаза Супонину:

— Виктор Семенович, если что-то вспомните, если проблемы какие возникнут, обращайтесь. Я помогу. — Она сделала акцент на словах «обращайтесь» и «помогу». Приемчик не ахти какой, больше на подростков действует, но всё же.

Виктор Семенович взгляда не отвел, но волнение, заметное наметанному глазу профессионала, проявилось. Супонин понял, что следователь знает больше, чем говорит. После ее ухода он заперся у себя в кабинете и до обеда не выходил.

Алла пошла ва-банк. Решила ускорить события. Отпуск закончится, и всё, она на «нелегальном положении», а надо еще заниматься поиском пропавшей дочери Александры Гергардт.

Экспертиза по машине Зубова не готова, даже предварительная. Да и что такое «предварительная экспертиза» — знакомый эксперт что-то, опираясь на свой опыт, предположил.

И Алиса, конечно же, не просила ее приезжать к Супониным и вообще об этом не знает.

«Надо позвонить Алиске, рассказать о встрече. Вдруг Супонин решит «отблагодарить» Алису — позвонит, а она ни слухом ни духом. Нет, если позвонит, то, скорее всего, его жена, Наталья Григорьевна». — Алла сбавила скорость на очередном повороте, а потом и вовсе поползла, попав в небольшую пробку, но это не мешало ей думать.

Глава 12. ВятЛаг, май 1940 года

Закат горел яркими розово-красными всполохами. Но людям, бредущим по дороге в лагерь, было не до его красот.

Вот и еще один день отмотан, осталось часа три до отбоя — каждому надо успеть что-то сделать по мелочи, а то и дела поважнее провернуть: обменять чего, достать, договориться. На далекое будущее не загадывали — прошел день, ничего не случилось с тобой, и хорошо.

Впереди замаячили ворота лагеря. Колонна пошла чуть быстрее, но уже у ворот снова замедлила движение — охрана обыскивала «приглянувшихся». Отбирали в основном поленья, которые зэки несли для растопки своих бараков. Это было настолько обыденным и въевшимся ритуалом, что воспринималось как само собой разумеющееся. На территории лагеря охранники жили со своими семьями, им тоже нужны были дрова.

У Николая Венина забрали полено. Да и пусть. Зато он пронес несколько шишек. Замочить их в воде, чтоб размякли и жевались легко, тут тебе и еда будет, и от цинги хорошо, и запах опять же. Николай обогнул клумбу с прошлогодней, засохшей резедой и вошел в деревянный барак. Пахнуло потом, портянками, печным дымом.

— Василич, опять натопил. Не продохнешь! — обращаясь к дневальному, невысокому добродушному старику, проворчал Николай, но без сердца, больше для поддержания разговора.

Дневальными назначались инвалиды и старики, работенка непыльная, но и горбуша в два раза меньше.

— Жар костей не ломит. Ноги-то, смотрю, промочил. Вот и грейся, — ответил Василич, глянув на обутки Николая — галоши, сделанные из старых шин.

Николай подумал:

«Отдать ему одну шишку? — Но пожадничал. — В следующий раз».

Лагерный народ постепенно заполнял барак. Кто садился на скамью возле длинного стола, расположенного посередине барака, между двухэтажными четырехместными нарами, а кто сразу лез на своё место, на нары.

Ни белья, ни подушек не было. Спали не раздеваясь. Под голову клали обутки — валенки, ботинки, в зависимости от времени года.

Матрас — мешок из плотной черной ткани, наполненный стружкой, — украли у Николая в первые же дни пребывания в лагере. Он долго не горевал — ни к чему это здесь.

Он вообще быстро усвоил «правильное» поведение: не высовываться, но и не пригибаться совсем, не попадаться на глаза начальству, не ходить в одиночку, быть в толпе, не болтать лишнего, никому особо не верить.

Сегодня не спалось. Николай повернулся на спину.

Изученный вдоль и поперек потолок раздражал. Начал думать про Настю: как она там, как хозяйство. Васька, наверное, отслужил уже в армии.

Повернул голову, посмотрел на храпящего соседа по нарам, такого же горемыку — по неосторожности сельсовет спалил. Стало тоскливо.

Вздохнул:

«Лучше о доме не думать. А вот нога стала сильно ныть. Одну зиму пережил, хватит ли на другую? Ежели в дневальные придется уйти как инвалиду, хлеба всего четыреста пятьдесят грамм давать будут, не как сейчас — девятьсот. Можно и от голода загнуться. Вон их сколько, доходяг, бродит в лагере. А там и смерть. Эк, понесло меня сегодня! Чего загадывать? Еще побарахтаюсь».

Николай лег на бок, сон не шел.