То, что не исчезает во времени (СИ)

Не раз вспоминал он и о своем тайнике, где лежало сокровище. Но всё раздумывал, приглядывался, как бы впросак не попасть. Здесь держи ухо востро, а то пропадешь.

«Вот ежели бы на кухню меня определили. Тогда можно жить. Тогда со всем уважением. Но туда так просто не попадешь. Эх, откупиться бы! Но к кому сунуться? Да и выгорит ли? Совсем плохо станет, тогда и попробую».

Ныла нога. Николай снова повернулся на спину:

«Застудил все-таки. И не убежишь отсюда. Неделю назад из третьего барака сбежали трое. Куда там? Болота кругом, лес дикий. Местные не спрячут, им вознаграждение положено. А с моей ногой… К кому бы сунуться? Начальник лагеря? Ненадежно. Да и где я его увижу? Так, чтоб незаметно. Где он — и где я! Здесь всё известно. У всех на виду. Быстро прижмут: зачем? почему к Хозяину бегал? Тьфу ты, черт! Всё. Спать надо. Спать, спать… Завтра шишек поищу или еще зелени какой…»

Николай постепенно успокоился и уснул.

В соседнем бараке шла игра в карты — в буру. Молодому вору Чапе сегодня не фартило. Он проиграл почти всё. Но лица не терял, цеплялся до последнего — отыграюсь, сейчас отыграюсь.

Винт, вор постарше и поопытнее, только посмеивается.

— Ну что, Чапа, еще играем? — ухмыляется он, ставя возле себя очередной выигрыш — ботинки Чапы.

Здесь бы молодому остановиться, но азарт затуманил мозги. А тут еще зрители подначивают:

— Чего менжуешься, Чапа?

— Придет к тебе фарт, придет.

— Играй, Чапа!

— Играю, — твердо говорит он.

— Что на кон ставить будешь? — Винт улыбается, снисходительно глядя на Чапу.

Тот опускает глаза, но слово не воробей — никто за язык не тянул. Чапа закусывает нижнюю губу и стаскивает с себя телогрейку.

— Э-э, не пойдет, — брезгливо отмахивается Винт. — На кой мне твое старье. Вот если бы новая была. — Винт щурится: «Крючок Чапа заглотил, не сорвется, немного поводить и можно подсекать. Уж я свой фарт не упущу!»

— Ну что, выдохся, мазурик?

Чапа нервно теребит свою телогрейку, потом набирает в легкие воздуха и почти выкрикивает:

— «На четвертого»!

— Ну смотри, Чапа.

Игра идет с переменным успехом. Винт, если и волнуется, то не показывает этого. Он играет ровно, сосредоточенно, как победитель. Чапа же слишком возбужден, слишком торопится, слишком хочет отыграться.

И вот Винт торжествующе подытоживает:

— Игра сделана!

Чапа хмурится, но держит фасон — вспять не повернуть. Долг отдавать надо, а иначе фуфлыжником станешь, а там и до «петуха» недалеко.

Винт чуть медленнее обычного, весомо произносит:

— Утром первого, кто выйдет по нужде из соседнего барака.

Он очень надеется, что это будет Важа, фраер, с которым они столкнулись на этапе.

Впрямую указать на Важу Винт не захотел — все-таки это его разборки, выйдет несолидно.

Утром, еще до полного рассвета, Николай заворочался — вчера воды много выпил. С неохотой, медленно спустился с нар. Прошел вдоль стола. Скрипнул дверью. До туалета бежать далеко. Малую нужду справляли тут же у барака — в сточной канаве. Запашок! Но на запахи никто давно не обращал внимания. Живой — и ладно.

Николай уже подходил к канаве, как вдруг почувствовал чей-то взгляд. Забеспокоился. Начал оборачиваться на едва слышимые шаги, и ноги вдруг подкосились — боль пронзила живот и пошла по всему телу. Он зажал рану рукой, и упал ничком, потеряв сознание. Последнее, что успел увидеть: убегающий зэк в старой засаленной телогрейке.

В больничке, куда его принесли, царило относительное спокойствие. Здесь можно было немного расслабиться. И чего только зэки не делали, чтобы сюда попасть! Пусть и на один денек, но чтоб в тишине и благости. Подальше от тяжелой, изнуряющей работы, от криков и прикладов охраны, от урок, всегда норовящих что-то отнять, избить, унизить.

Нестерпимая боль в животе не давала Николаю в полной мере испытать блаженство от давно забытой роскоши — лежать на кровати сколько хочешь.

Боль то отпускала, давая надежду, то заставляла кричать и лезть на стенку, отнимая эту надежду. Хотелось пить, но воды не давали — нельзя.

Он боролся, боролся до последнего, ругая себя и кляня судьбу:

«Надо же, так глупо! Не пошел бы, перетерпел… Шишку пожалел, пожадничал. Вот оно… Настена… Как теперь…»

На третий день Николай впал в беспамятство, к вечеру начал бредить, и утром четвертого дня скончался.

Молодой, в очках, суетливый фельдшер Иваньков заполнил все полагающиеся в таком случае бумаги, доложил куда следует, и Николая Петровича Венина, уроженца деревни Вешки Московской области, закопали на лагерном кладбище.

Иван Иванович Долгих, начальник лагеря, сибиряк, герой Гражданской войны на Алтае, просмотрел очередное дело. Прочитал и донесение стукача о том, что зэк был проигран в карты, и записку фельдшера о том, что раненный в живот заключенный Венин в бреду упоминал о драгоценностях, якобы запрятанных в его доме, — далее шло подробное описание где.

Начальник лагеря Долгих в бредни умирающего не очень-то и поверил, а вот навести порядок в бараках — произвести обыски — приказал. Совсем обнаглели урки.