То ли ангел, то ли бес

— Ты, молодой, привлекательный, звездный, остался бы со старухой? Седой и горбатой?

— Вы такая же красавица, как и раньше. И останетесь ею.

— Льстец.

— Навеки ваш поклонник.

— Я была дурой, что упустила тебя. Сейчас признаю это. Увы, ничего уже не вернешь, и от этого горько. Но я рада, что призналась тебе. Почему-то мне это казалось важным. Чтобы ты знал…

— Вернуть прошлое мы не можем, вы правы. И будущее неопределенно и туманно. А вот настоящее нам подвластно. И я сейчас хочу предложить вам стать моей девушкой.

Валентина рассмеялась:

— Девушкой? Звучит хорошо, бодро, оптимистично. Но я почти бабушка.

— Вы опять? — Он не переходил на «ты». Ждал, когда Валя попросит. Если этого не произойдет, он будет «выкать» ей до конца дней. Даже если они поженятся.

— Аркаша, в сорок три я была еще ничего. А теперь — старуха.

— Вам всего пятьдесят пять. Разве это возраст? Почти половина жизни впереди.

— Я больна. У меня со спиной проблемы с детства, с кистями со зрелости, а теперь я еще могу хромой остаться.

— Не страшно, подлечим. Спину тоже. Вы просто не обращались к хорошим специалистам.

— Я не рожу тебе, а ты захочешь детей.

— Захочу — вырастим в пробирке или усыновим. Опять же, у нас скоро появятся внуки. Мне может хватить и их. Так что, станете моей девушкой?

— Какой ты дурачок, Аркашка…

— Да это вы дура, от такого парня отказываетесь. Причем не в первый раз.

— Давай я подумаю?

— Этот ответ меня устраивает, — расплылся в улыбке Яворский. — А так как мне велели вас не нервировать и не утомлять, удаляюсь. Позволите поцеловать на ночь?

Она снова смежила веки. И на сей раз это означало «да». Яворский склонился и поцеловал ее в них. А потом еще и в щеку. К губам не притронулся, хотя и хотел. Не та обстановка для подобных лобзаний.

Пожелав Валюше доброй ночи, Аркадий покинул палату.

Ксюша ждала его на том же стуле, где не так давно сидел он. Выглядела она измотанной. Смуглое личико бледное, осунувшееся. Словосочетание «как выжатый лимон» как нельзя лучше подходило к ней.

— Мне проводить тебя до дома? — спросил он.

— Спасибо, не нужно. У меня еще есть дело.

— Перенеси, ты едва держишься. За день столько потрясений! — Она рассказала ему о Вовчике, и Аркадий решил, что завтра навестит и его. Ему уже пора было возвращаться в Европу. Но как уедешь, когда тут такое?

— Я поеду в полицию и дам показания.

— Ксюша, уже поздний вечер.

— Там все равно кто-то есть. У них же суточные дежурства, разве нет?

— Утром съездишь.

— Нет, сейчас. Чем раньше я сообщу о том, что мою маму пытался убить Андрей, тем скорее его арестуют.

— Что ты такое говоришь? — нахмурился Аркадий. — Твой брат спас ее.

— Одумался, наверное. Или разработал очередной хитроумный план мести.

— Я уверен, что это не он.

— Ты просто всего не знаешь.

— Да, я понимаю, что Валентину столкнули в тот же люк, куда свалился твой брат, но это совпадение. Если бы Аллигатор задумал убийство, он не явился бы на день рождения матери, чтобы заявить о себе, не намозолил бы глаза тебе и нам, гостям. А потом не потащил бы меня искать ее…

— Ты всего не знаешь! — повысила голос Ксюша.

— Так расскажи мне, — он присел перед ней на корточки, потому что стул был один. Его поставили специально для Аркадия. — На данный момент я единственный, с кем ты можешь поделиться.

Она грустно на него посмотрела.

— Прикинь? — и поджала губенки. Яворский предполагал, что расплачется, но нет, сдержалась. — Одного близкого друга я потеряла, пусть и не физически, и это я о муже, а мама и Вовчик на больничных койках… — И ее прорвало-таки: — У меня никого сейчас для поддержки!

— У тебя есть я, — твердо сказал Аркадий и сжал ее задрожавшие ладони. Ксюша почти сразу успокоилась. Яворскому уже говорили о том, что его прикосновения не просто приятны, они действуют умиротворяюще. Из таких, как он, получаются отличные массажисты.

— Андрей уверен, что в люк его столкнула мама.

— Что?

— Да-да. Ему об этом сказали бомжи, что его подобрали. Они якобы видели, как она делает это.

— Нет, это глупость какая-то. Валюша никогда бы не причинила вреда кому-то. А уж тем более сыну…

— И я о том же! Да, мой брат был ужасным ребенком. Отец называл его исчадием ада, бабушка носила к шаману, чтоб тот изгнал из него бесов. А мама терпела… и любила. Я знаю — любила. Мне порою казалось, даже больше, чем меня. Знаешь почему? Хороших детей любить легко. Это само собой получается. А таких, как Анюся, не просто сложно — почти невозможно. Отец его ненавидел. Бабушка терпела. Он слушался ее, и она возилась с ним, чтобы дать маме отдохнуть. И только мама его любила. Не потому, что инстинкт ее заставлял делать это. В конце концов, она со спокойной душой отдала Эдварда отцу. А за Андрюшу билась. Со всеми. Защищала его и от отца, и от соседей, и от педагогов, которые настаивали на том, что его нужно отправить в специнтернат.

— Может, следовало сделать так, раз он был таким проблемным?

— Мама поняла это, когда Анюся чуть не выколол глаз соседскому дурачку.

— Митюше? Со шрамом на щеке? — Аркадий, долгие годы наведывающийся к Катаевым, частенько встречал этого соседа.