То, о чем знаешь сердцем

И вы приняли бы времена года своего сердца, как всегда принимали времена года, проходящие над вашими полями.

И вы безмятежно смотрели бы сквозь зимы своей печали.

Халиль Джебран

Я ЗАВЯЗЫВАЮ ШНУРКИ И ВЫПРЯМЛЯЮСЬ. Смотрю на свое отражение. Вдыхаю. И только после этого позволяю себе взглянуть на наши с Трентом совместные фотографии. Изучаю все снимки, которые прикреплены к зеркалу, затем опускаю глаза на блеклый, засушенный подсолнух. Делаю еще один глубокий вдох и с нежностью беру цветок в руки.

Замечаю картинку, которую недавно вырезала из журнала, – с сердцем в бутылке – и вспоминаю слова Колтона о его корабликах. Он сказал, что нет смысла строить корабли, которые никогда не увидят океана. Это правда.

Как можно тише пробираюсь к входной двери, потому что мне нужно сделать задуманное в одиночестве. Ноги несут меня по крыльцу к пыльному асфальту. Дышу полной грудью. Сердце бьется с новой силой.

Начинаю бежать и ощущаю каждый шаг, пока ступни одна за другой касаются земли. Затем останавливаюсь. Дышу. А после этого сворачиваю на дорогу, которую так долго избегала. На ту самую дорогу, где у нас с Трентом все когда-то началось. И где все закончилось.

Я так давно здесь не бегала, что первое время дорога кажется мне почти незнакомой. Деревья будто стали выше, а виноградная лоза – толще. Но я все же узнаю каждый холм, каждую тропинку и забор, вдоль которого росли подсолнухи. Они растут и сейчас, сверкая в летних лучах солнца и слегка покачиваясь на ветру. Я останавливаюсь и, кажется, слышу голос Трента: «Эй! Постой!»

Зажмуриваюсь и вспоминаю, как он стоял рядом, улыбался и сжимал цветок в руке. Но затем эта картина сменяется другой. Теперь передо мной сломанный забор, вспыхивающие огни скорой, кровь и лепестки на асфальте.

Открываю глаза, возвращаюсь в реальность. Не свожу глаз с золотистого поля и поднимаю ладонь, в которой держу цветок. Смотрю, как изгибаются длинные стебли живых подсолнухов, пока отрываю блеклые лепестки от своего и отпускаю их парить по ветру.

Отпускаю то, с чего все началось. И то, чем все закончилось.

Лепестки кружат и танцуют в воздухе, а затем один за другим исчезают. Улетают туда, где останутся навсегда…

Глава 26

Человека может парализовать страх. Одна из основных причин, почему реципиенты не пишут писем семье донора, – это боязнь причинить ей боль. Якобы они могут «напомнить о том, о чем не хочется думать», то есть о потере любимого человека. Они не понимают, что о таком невозможно забыть и что с этим грузом на сердце люди проживают каждый новый день. ‹…› Еще один фактор, мешающий написать, – это время, которое необходимо реципиенту для того, чтобы физически и морально реабилитироваться после операции. Ему нужно постоянно принимать десятки разных препаратов, чтобы не произошло отторжения донорского органа. Процесс привыкания к приему лекарств может затянуться на несколько месяцев, если не лет. Это серьезная травма для тела и души.

Кэрен Ханнас. Донорская служба Межгорного региона, «Почему они не пишут?»

КОГДА Я ПОДЪЕЗЖАЮ К ПУНКТУ проката, то чувствую, как мой желудок от страха завязывается в тугой узел. Я заставляю себя выйти из машины. Дверь в магазин распахнута и прижата баллоном для подводного плавания, на стекле виднеется табличка «Открыто». Когда я просовываю голову в дверной проем, то не вижу никого за стойкой. Остаюсь у входа и повторяю про себя слова сестры: «Ты должна все ему рассказать. Не только потому, что он заслуживает знать правду».