То, о чем знаешь сердцем

Я и раньше хотела это сделать, просто боялась его потерять и потому молчала. Но сейчас я понимаю, что больше этого боялась причинить ему боль. Стоит мне представить его лицо, когда он все это услышит, и решимость покидает меня. Изо всех сил борюсь с собой. Через какое-то время делаю глубокий вдох, переступаю порог и прохожу в глубь магазина, где в лучах полуденного солнца сияют чистотой стойки со снаряжением. Вентилятор плавно поворачивается в мою сторону, и я чувствую уже знакомый запах пластика и неопрена. Озираюсь по сторонам, ожидая, что из подсобки вот-вот выйдет улыбающийся Колтон с еще одним кислородным баллоном или парой спасательных жилетов, но он не выходит. Тут вообще никого нет.

Делаю несколько нетерпеливых шажков в сторону подсобки и вдруг слышу голос, который звучит чуть громче гудения вентилятора:

– Когда ты уже прекратишь? – С трудом узнаю Колтона. Он никогда еще не говорил так резко. – Да, я совершил ошибку. И хватит об этом.

Замираю на месте.

– Не надо на меня злиться, Колтон. – Это говорит Шелби. Она тоже раздражена. – Я просто хочу, чтобы ты понял: тебе нельзя совершать таких ошибок. Если будешь пропускать часы приема препаратов, может произойти отторжение. Ты разве не понимаешь? Ты можешь умереть.

Я не шевелюсь. Не смею даже дышать.

Шелби продолжает:

– Не допускай этого. Даже если ты устал, или паршиво себя чувствуешь из-за лекарств, или… отвлекаешься… – Она вздыхает.

Узел в животе затягивается еще туже.

– Отвлекаюсь? – Колтон возмущен до предела. – На что? На девушку? На жизнь? Уже год прошел. Я все еще должен трястись над часами, принимать таблеточки и думать о том, что взял у кого-то время взаймы?

Слышу злость в голосе Шелби:

– Ты понимаешь, что ведешь себя эгоистично и неблагодарно?

Нет, нет, нет.

От этих слов даже у меня перехватило дыхание. Даже не представляю, как на них отреагирует Колтон. Повисшая тишина длится мучительно долго, и я, как могу, сдерживаюсь, чтобы не зайти к ним и не влезть в этот разговор.

– Мда, – наконец произносит он. Слишком спокойно и холодно. – Вот ты как, значит. – Он откашливается. Смеется, но совсем не весело. Со злобой. – Знаешь, с меня хватит.

Слышу шаги. Быстрое шарканье шлепанец, которое становится все ближе. Мне не хочется быть обнаруженной. Я начинаю паниковать и оглядываюсь, пытаясь понять, где же спрятаться. Не только от Колтона, но и от всего, что собираюсь ему рассказать.

– Серьезно? Хватит с тебя? – произносит Шелби, и шаги затихают. – А что насчет того письма? Оно тоже пришло год назад.

Ее голос звучит спокойно, но это напускное. Она знает, что выиграет это сражение, потому запускает последнюю стрелу с холодной уверенностью и даже не представляет, куда эта стрела сейчас попадет.

Паника уступает новому тяжелому чувству. Ноги становятся ватными, голова идет кругом, и я ощущаю каждый удар своего сердца.

Сползаю вниз по стене. То письмо.

– Прости, – добавляет Шелби. По тону слышно, что она уже жалеет о сказанном, но все же не останавливается: – Я понимаю, это тяжело. И знаю, что ты свяжешься с его родителями, когда будешь готов. Но тебе стоило ответить хотя бы на письмо, адресованное лично тебе. Бедная девочка потеряла любимого и попыталась с тобой связаться – на такое просто нельзя не ответить. Представляешь, каково ей?

Бедная девочка.

Кажется, будто из помещения выкачали весь воздух. Я сижу в уголке, крепко зажмурившись, пока по щекам катятся слезы.

Бедная девочка, которая попыталась с тобой связаться. Которая нашла тебя, но так и не получила ответа. Которая лгала тебе с первого дня вашего знакомства.

Молчание длится целую вечность, а напряжение становится таким невыносимым, что я ожидаю взрыва.

Шелби продолжает, хотя я мысленно умоляю ее прекратить:

– Может быть, тебе станет легче, если ты ответишь. Может быть, ты поймешь, что это дар, а не тяжкое бремя.

Я понимаю, что Колтон и правда сейчас взорвется.

– Думаешь, мне нужны напоминания? – В его голосе слышится боль. – Думаешь, недостаточно расписания приема лекарств, кардиотерапии или биопсии? А шрама на груди? Нет, недостаточно?

– Колтон, я…

– Каждый мой день полон таких напоминаний. О том, что я счастливчик. Что должен быть благодарен за саму подаренную возможность быть здесь. – Он прочищает горло. – Что единственная причина, по которой я еще жив, – это смерть того парня. Чьего-то сына, брата, друга и любимого человека.

Отстраненность, с которой он говорит о Тренте, совсем добивает меня, хотя я и так уже сижу на полу и опираюсь о стену, чтобы не упасть. Я тоже начинаю злиться – и на него, и на саму себя. Несмотря на кучу нарушенных правил, одно я все-таки соблюла – не указала имя Трента в своем письме. Но прямо сейчас, в эту секунду, я безумно жалею об этом. Лучше бы я рассказала о нем во всех подробностях, чтобы Колтон знал, каким был «тот парень». Может быть, тогда он бы мне ответил.