То о том, то об этом. Рассказы

Она дошла до трамвайной остановки. Среди разных видов транспорта трамваи нравились ей больше всех – первый, пришедший минут через семь, был старенький, весь расхлябанный, с наполненными пылью и светом вагонами, соединенными между собой гармошкой, то есть особенно приятный. В него Элла и села. Кроме неё во всем трамвае был ещё один только пассажир – Макар. Макару было девять, он наискось свисал со своего сидения, едва доставая носком в чёрном кожаном башмаке до пола. Плечи серого, взятого на вырост пиджака не сползали вниз вместе с ним, а оставались на месте, так что его голова наполовину утопала под воротником, как у напуганной черепахи. Днём раньше он заходил к школьному знакомому, который держал в доме кошку. Питомец был неприветливый, так что несколько безуспешных попыток его погладить закончились для Макара множественными царапинами на руках и даже одной на лице. Теперь он любовно ощупывал и осматривал их как что-то чрезвычайно ценное и даже священное, наподобие стигматов, и надеялся, что они ещё долго не заживут. Он вообще часто думал о животных. Например, обтянутые чёрными чулками толстые голени его школьной учительницы заставляли Макара воображать, каково быть собакой, подбегать незаметно сзади и кусать её за них. На следующей остановке он вышел и направился к дому, в котором жил его отец. Его посылали сюда каждые выходные.

На скамейке перед подъездом сидела Дуняша. Увидев Макара, она помахала ему своей странной большой ладонью. Ему стало неприятно. Дружить с девочками считалась чем-то постыдным, это случалось только с теми, у кого не было настоящих друзей, обладать которыми Макар страстно желал. Он хмуро кивнул в ответ и скрылся за железной дверью. Дуняша осталась сидеть на скамейке и стала думать о том, как снова отправится на всё лето в деревню. В прошлый раз её уже почти перестали там называть «колхозницей-Дуняшей» – прозвище тем более обидное, что в нём не было никакого смысла, ведь это она приезжала к ним из города в деревню, а не наоборот. Она надеялась, что, может, теперь и вовсе из предмета насмешек сама превратится в великолепную насмешницу, такую, как девочки постарше, которые носили короткие обтягивающие юбки и топы на тонких бретелях, под которыми проступали первые пубертатные признаки. Она посмотрела вверх, в окно второго этажа. Макара там не было. Дуняша косолапо поплелась домой. Иногда ей удавалось контролировать свои ноги, но стоило забыться, как они мгновенно разворачивались носками внутрь. Дома оказались мать и бабка Анюта. Мать жалела бабку Анюту и позволяла ей сидеть на кухне часами, вполуха слушая бесконечные рассказы о неизвестных ей родственниках, жалобы на здоровье, на врачей, на цены в магазинах, на пенсию, на политиков, на телевизор, на погоду, на молодёжь и на всё, что пришлось к слову. Дуняше не нравилась бабка Анюта. Жилось ей плохо, это правда. Но сколько мать ни угощала её домашними пирогами, та ни разу даже не сказала «спасибо». Могла и больно ущипнуть Дуняшу. Вроде как в шутку, но глаза её при этом смотрели как у совы – пусто и хищно. Дуняша закрылась у себя в комнате. За окном полил по-летнему внезапный и бурный дождь. На кухне стало приятно сумеречно и тихо – Бабка Анюта замолкла. Когда дождь прекратился, она со вздохом поднялась.

– Пойду я, Симуль.

Эта фраза всегда заставляла Дуняшину мать чувствовать себя виноватой. Обычно она старалась снабдить гостью на дорогу чем-то съестным, но в этот раз готовой еды у неё не оказалось, и бабка Анюта вышла на лестничную клетку с авоськой, в которой не было ничего, кроме нескольких веток сирени. Уж обрывать сирень-то она право заслужила.