Точка

Григорий откинулся на спинку изогнутого плетеного кресла. Хотелось не думать, ну могут же йоги не думать. От постоянных размышлений он начал чувствовать себя стариком. Весь последний месяц он просидел у этого бассейна в бесконечных размышлениях, время от времени ведя долгий и бесполезный, зато реальный, в отличие от внутреннего, диалог с Тамерланом. Все становилось только хуже, и даже этот волшебный дом уж не помогал. С шумом выдохнув, Григорий прикрыл глаза и начал демонстративно тупым образом проговаривать про себя цифры, изгоняя саму возможность размышлять, а вместе с ней главную мысль, самую мучительную и привычную.

Вызов прозвучал, когда Орлиевский почти совсем заснул под послеобеденным солнцем.

С трудом приоткрыв один глаз, он разглядел силуэт Адэхи Родригеса, сидевшего напротив него с прямой спиной и сложенными на коленях руками.

–Привет. Ты как школьник.

–Все привыкаю к этой штуке, – смущенно пробормотал индеец, пытаясь принять более расслабленную позу.

–Ты можешь выставить позу в настройках, и являйся хоть в образе балерины, даже если ты лежишь в ванне в этот момент.

–Представьте меня голым в ванне, – усмехнулся индеец. – Ладно, поизучаю.

Голограмма пошевелилась, замерцала и явно собралась исчезнуть.

–Эй, давай потом изучай. Чего сказать хотел?

Адэхи снова сидел как гимназист, аккуратно выпрямив спину.

–Я про Илью, капитан.

«Наверное, это самый поганый день с послевоенных времен», – пронеслось в голове у Орлиевского. Судя по тону механика, про Илью он собрался сказать, что нога не приживается.

–Нога не прижилась, капитан. Он снова лежит.

Индеец замолчал, его изображение в меру тоскливо смотрело в капитана сквозь космос.

–Это уже вторая выращенная голень, – заговорил он снова. – Шансов уже почти нет. Ну и денег…

–Где он сейчас?

–Где-то на севере. Не помню точно, Осло, Рейкьявик… Где-то там. Он не выходит на связь.

–Какая-то маниакальная страсть к холоду, – пробормотал Орлиевский. – Как ты узнал?

–Его врач держит меня в курсе. Они предлагают протез, но вы сами понимаете…

–Что я понимаю? – Григорий почти закричал. Он прекрасно все понимал. Никакой протез Илья не примет. Ни один в мире. Сознание собственной неполноценности не даст ему сделать ни одного шага, даже если установить в протез шагающий реактивный двигатель. Он это знал, и Адэхи это знал, И Анна…Капитан заставил себя сделать паузу и заговорил ровно и тускло.

–Сейчас такие протезы, что лучше своих собственных.

–Вы знаете Илью, он не выдержит… То есть, выдержит, но к нам, к полетам не вернется.

Орлиевский вскочил и нервно топтался вокруг голограммы Адэхи

–Капитан, – жалобно попросил тот, – изображение трясется.

Капитан заставил себя сесть, расставил ноги и оперся локтями в колени.

–Это просто голень. Люди нарочно ставят себе металлические части тела. Это же круто…Такие возможности… – бормотал он

–Он не хочет ни с кем говорить. Рассел, его врач, говорит, что он отказывается ухаживать за собой, не встает. Ни с кем не поддерживает связь. Пока его готовили и после пересадки еще разговаривал, а с той недели вообще никакой активности. Гриша… Я вот думаю…

Индеец очень редко называл Орлиевского «Гриша». И это прозвучало как-то особенно бессильно.

–Хочешь, чтобы я слетал?

–А это возможно?

–Он отправит меня вон. Точно.

Оба замолчали. Два силуэта, призрачный и настоящий, один огромный, мощный, словно далекая гора, с прямой спиной школьника и плотно сдвинутыми мускулистыми коленями, второй со склоненной на кулак головой и опущенными плечами. Солнце садилось, в воздухе особенно остро пахло розами.

–Я полечу. Завтра. Говори куда, – проговорил Григорий, не меняя позы, лишь вскинув на Адэхи глаза.

– Я шлю адрес, – голограмма чуть шевельнула кулаком. Орлиевский кивнул, подтверждая получение. – Капитан… Я с вами? – тихо спросил механик.

–Да, – коротко бросил Орлиевский. Так будет легче. Хоть немного легче.

Собачий холод. Снег, больно царапающий лицо, ветер. Пальцы ног стынут, как в московском детстве в меховых ботинках.

Российская зима прочно засела в его памяти. При слове «снег» он снова чувствовал себя десятилетним пацаном, ждущим автобус в черные 8 утра. На дворе 2002 год, холод, ночь, застывшие ступни и цыпки на руках. Уже будучи здоровым, богатым, свободным от всевозможных проблем с перемещением по земному шару сорокалетним мужиком, Орлиевский всегда подсознательно искал теплые и абсолютно бесснежные части планеты. Никакие горнолыжные курорты не могли его соблазнить ни адреналином полета – спуска, ни волшебством пресловутой зимней сказки. Даже к Новому году он относился весьма прохладно.