- В-общем, решать, как обычно, будет барон. – подвёл итог Николка, когда я закончил. Остальные по очереди кивнули и я, чуть помедлив, последовал их примеру. К чему спорить с очевидным? Когда голоса компетентных людей разделяются практически пополам, и за противоборствующими сторонами стоят неслабые аргументы – решать будет администратор, в чьих руках сосредоточены рычаги управления ситуацией. Вот Корф и решит – но случится это никак не раньше, чем дядя Юля произведёт свой решающий опыт. И случится это сегодня, всего-то через пять часов, причём присутствовать при эксперименте может любой желающий – из числа приобщённых к высшим тайнам, разумеется.
Об этом я и сообщил собравшимся за столом – и получил от Николки вполне: «А поехали туда прямо сейчас?» Остальные поддержали предложение одобрительным гулом: если дядя Юля добьётся успеха, то не исключено, что решение о составе экспедиции будут принимать прямо там, сразу – барон, разумеется, тоже будет там, и заинтересованные стороны примутся изо всех сил обращать его в свою веру. А мы чем хуже? То есть, конечно, хуже – в том смысле, что разбираемся в вопросе мы куда меньше дяди Юли, Евсеина и даже моего отца, но присутствовать всё же хотелось бы. Во всяком случае, потом не будет мучительно больно за то, что судьбоносное решение принято без тебя, хотя мог, и даже должен был – а вот поди ж ты, прощёлкал клювом…
Всё это я изложил без малейшего промедления – и, как и ожидал, встретил полнейшее сочувствие и согласие. Оставалась единственная сложность: до Шлиссельбурга по раскисшим дорогам (январь не радовал морозами и снежным покровом, температура уже вторую неделю держалась около нуля по Цельсию) добираться придётся куда больше четырёх с половиной часов, имеющихся в нашем распоряжении – и это в том крайне маловероятном случае, сели мы прямо сейчас, не теряя времени, найдём экипажи с хорошими лошадьми и извозчиками, готовыми на ночь глядя гнать за полсотни вёрст по скверным дорогам. Впору было отказаться от затеи и остаться дома, в тепле, утешаясь настойками и вкуснейшей «даноновской» выпечкой, играть с щенком, а там, глядишь, и в картишки перекинуться от нечего делать- но тут Воленька Игнациус выдал весьма толковую мысль…
Увидав над крышами решётчатую вышку причальной мачты, издали похожую на водонапорную башню, с прицепившейся к ней округлой туше дирижабля, я облегчённо вздохнул. Испытательные полёты «России-II», проходившей здесь регламентное обслуживание, были назначены на сегодня, на вторую половину дня, и я всерьёз опасался не успеть. Тем не менее, попробовать стоило – когда Воленька предложил не связываться с гужевым транспортом, а рвануть прямо сейчас на Воздухоплавательную верфь, все поддержали его с восторгом. До Охты мы докатили с ветерком, окатывая пешеходов фонтанами грязной снеговой воды из-под колёс пролёток. Вслед нам неслись возмущённые крики, ругань, порой даже свистки городовых, но извозчики, поощрённые солидной суммой на водку, старались вовсю, нахлёстывая своих саврасок. И – успели буквально в последний момент, когда Шурик, занявший командирское место к гондоле, уже собирался скомандовать проворачивать движки и отдавать швартовы.
Любому из тех, кого мы оставили в двадцать первом веке, подобная ситуация показалась бы дикой. Ещё бы: явиться на совершенно секретный военный аэродром и уговорить пилота, собирающегося совершить испытательный полёт взять на борт полдюжины пассажиров – и не просто для того, чтобы прокатиться, а отвезти в соседний, пусть и не слишком удалённый город! А здесь это вполне прокатило; Шурик, выслушав нашу просьбу, заметил только, что причальной мачты и прочих удобств, полагающихся приличной воздушной гавани в пункте назначения не имеется. «Ничего! – жизнерадостно отозвались мы с Николкой, - спустимся на рулетках, не впервой! В Монсегюре, вон, спускались, и ничего, целы!» После чего мы дождались, когда наши дамы переоденутся в комбинезоны техников (не сигать же из гондолы в пышных юбках!) и по одному поднялись по крутой винтовой лесенке вверх, к площадке, откуда узкий поворотный трап с верёвочными перилами вёл к гондоле дирижабля.