ТОЧКА ДЖИ-ЭЛ

В первые два года после института Быков попал на завод. Работа паршивая — платили мало, но зато дали комнату в общежитии для малосемейных буквально рядом с проходной. По сравнению со студенческим обиталищем, это были хоромы: комната не на четверых, а на одного! Здесь в основном квартировали ИТРовцы и командированные специалисты: публика, как правило, вполне образованная и сравнительно спокойная. К тому же, обходилась эта жилплощадь в гроши. Правда, само здание давно требовало ремонта, часто не было даже холодной воды, но, что удивительно, при этом теплоснабжение не страдало — на заводе работала собственная котельная. Купить квартиру, конечно, "не светило", поскольку на ту зарплату, которую тогда получал Александр, копить даже на захудалое собственное жильё потребовалось бы лет сорок. Быков старался не думать об этом, подобные мысли ничего, кроме тоски, не нагоняли.

Как раз в это время случилось несчастье — умерла его мать, а отец пережил супругу всего на год. Саша начал подумывать вернуться в Красноярск, в родительскую квартиру, но сёстры, считая, что им, обременённым семьями, лишние метры куда нужнее, разменяли квартиру без него. Быков не стал затевать свару, но в душе очень обиделся, и практически перестал общаться с оставшимися родственниками.

Так бы он и жил, неизвестно сколько в общежитии для малосемейных, но случилось так, что вскоре умерла и тётка. Оказалось, что свою квартиру она завещала именно ему, Саше Быкову, а это было, как ни крути, счастье, хоть и основанное на смерти близкой родственницы. Тогда Быков как-то впервые пришёл к самостоятельно рождённой философской мысли, что счастье и несчастье — суть такие же неразрывные полюса мироздания, как два знака электрического заряда или два полюса магнита: кому-то несчастье, а кому-то из данного несчастья следует своё, пусть маленькое, но — счастье.

Быков бросил завод и устроился в коммерческую фирму, торговавшую мебелью. Зарплата стала несравнимо выше, Саша выбросил тёткины продавленные кресла и вполне ещё приличную «стенку» — мечту обывателя времён брежневского застоя, приобрёл новую обстановку, телевизор, проигрыватель дисков и новый компьютер. Он лазил в сети, сидел в чатах, смотрел много фильмов (часто — порно), и при этом много читал: благо зарплата позволяла покупать ещё и книги.

Александр разместил свои данные на нескольких сайтах знакомств, но обращались всё время какие-то идиотки — либо московские проститутки, предлагавшие услуги во время визита "молодого и состоятельного" в столицу, либо провинциальные девицы и зрелые бабы, озабоченные вопросами создания семьи. Одна из таких, на 5 лет старше Быкова, прислала ему «мыло» следующего содержания: "… Ваше фото, Александр, сразу произвело на меня впечатление своими глазами. Когда же я прочитала Вашу анкету, я поняла, что мы — родственные души. Я ясно вижу, что нужна Вам женщина, именно такая как я…".

Вспоминая об этом послании, Быков каждый раз передёргивал плечами и грязно ругался про себя и даже вслух. Чего стоила только фраза: "….Ваше фото сразу произвело на меня впечатление своими глазами"!

За течением повседневности как-то само собой «рассосались» друзья: кто женился, кто переехал в другой город, а один разбился в дребезги на автомобиле. С женатыми друзьями-приятелями отношения уже не складывались: ведь почти любая из так называемых «нормальных» жён, как правило, сдержанно ненавидит неженатого приятеля мужа, и делает всё, чтобы благоверный не общался со старым корешем.

По большому счёту, Быков жил одиноко и единственный, с кем сейчас он виделся достаточно регулярно, был Коля, тоже холостяк и старый — на двенадцать лет старше Александра — женоненавистник. Причём, женоненавистничество не мешало Коле сохранять нормальную ориентацию, и периодически таскать к себе в дом девиц в интервале от 18 до 25 лет.

Более зрелых Коля не признавал, рассуждая так, что у старого быка всегда будет вдоволь старой говядины. "Запомни, — внушал он Быкову, — с собственными ровесницами у тебя не возникнет никаких проблем и в 30, и в 40, и в 50, и в 60, бог даст, а вот молоденьких будет снимать всё сложнее и сложнее. Поэтому пользуйся, пока возможно!"

Александр любил посидеть у Николая, порассуждать под пиво или водку с пельменями о сути бытия и о мировых проблемах. Постепенно он и не заметил, как существование вошло в устойчиво наезженную колею: работа для заработка — иногда девчонки для удовольствий — чтение книжек — сидение у компьютера — разговоры с Колей.

И мимолётная надежда на некое «чудо» в Новогоднюю ночь, ускользающая теперь уже где-то после 12 часов. По Москве.

Так потянулись год за годом, причём настолько плавно, естественно и ужасающе-неотвратимо, что Быков и глазом не моргнул, как стукнуло тридцать — первая из фатальных дат, «обещанных» Колей…

Обо всём этом, начиная от празднования Нового года и кончая началом указанной Николаем временной мужской шкалы, Александр подумал скопом, словно итожа прожитое, поздним вечером 3 января, стоя, нахохлившись, на троллейбусной остановке.