Точка и линия на плоскости

О том, чтобы это печальное происшествие как-нибудь не забылось, у нас в Мюнхене заботятся три крупных учреждения, все так или иначе покровительствуемые государством: 1) Glaspalast (несколько тысяч картин), 2) Сецессион (несколько сот) и 3) безжюрийная выставка (тоже сотни). И конечно, целый ряд «кунстсалонов».

Безжюрийных, как известно, ждали, несмотря на первый пробный дебют-провал, с интересом. Город отвел большое помещение – нечто вроде «крытых рядов», которые сплошь и были завешаны картинами. Самая последняя маленькая комнатка почему-то отведена «под французов». Все тот же наш влиятельный критик, барон фон Остини, посвятил этим Indépendants большую статью, где вяло, лениво, вполне беззастенчиво доказывает, что Мюнхен еще жив и молодых талантов хоть отбавляй. Статья кончается неожиданно и мило: автор просит публику не думать, что у безжюрийных она смотрит на «отверженных». Нет, один из принципов безжюрийных – не выставлять вещей, отвергнутых уже какой-нибудь выставкой.

Мне уже несколько раз приходилось читать немецкие отзывы о нашем Сецессионе, отзывы критиков, дозволяющих себе критически к нему относиться. Вот и в этом году одна из газет спрашивает: почему, собственно, Сецессион назвал свою летнюю выставку международной? Однако вина этого неточного обозначения падает не столько на Сецессион, сколько на русских (а может быть, и вообще иностранных) художников. Как я упоминал в последнем письме, Сецессион пригласил целый ряд русских художников. И не его вина, если вместо многих оказалось на выставке всего два русских. Имя одного я позабыл (картина его большая, очень буро-серая и представляет, кажется, малороссийскую свадьбу). Другой – Юрий Репин – тоже с большим холстом: довольно бесформенный Петр Великий скачет на довольно бесформенном коне и, как сказано в одной критике, чему-то улыбается. Странно устроены глаза у критиков! Но может быть, Петр Великий улыбается не всем (на меня он посмотрел скорее строго), а только тем, кто, подобно помянутому критику, думает, что он вышел из-под кисти профессора Ильи Репина. Тут поневоле улыбнешься! Вопрос этот запутанный. Висит картина на одном из почетных мест – уж не думает ли и сам Сецессион?.. Но среди наших крупных критиков оказались и такие, которым Репин представляется «русским или даже скорее финляндцем». Почему финляндец так заинтересовался изображением скачущего Петра Великого, критик, конечно, спросить себя не мог, потому что он Петра не узнал, а счел его просто за «всадника».

В остальном – Сецессион как Сецессион.

Glaspalast решил в этом году обойтись без французов, да и вообще без иностранцев: своих вешать некуда. Но все же и здесь я нашел двух соотечественников: пронизанного малорусским солнцем Пимоненко и заваленного великорусским снегом Столицу. И невольно думалось: всего два холста, а представлена вся Россия!!

Среди немцев два «гвоздя». Посмертная выставка Германа фон Каульбаха (где непрерывно слышится «sehr schön»[172]) и очень большая картина Клеменца – «Христос среди народа». И конечно, именно перед этой худосочной и редко бездарной картиной – толпа зрителей. Обыкновенно по Glaspalast’y посетители бродят, как осенние мухи, читая вслух каталог и мельком глядя на картины. А тут толпа стоит как пригвожденная и благоговеет. Я взглянул на лица и на многих увидел молитву.

Новостью среди «сюжетов» для художников является воздушный шар Цеппелина, пробивающий себе путь в густых клубящихся облаках. А потом – все те же скрипачи, играющие в лесу на скрипке в усладу гномов, упавшие с лошади всадники, ревущие в горах олени (я не видал ни одного Glaspalast’a без таких оленей) и вот уже 40 лет парадирующая на выставках большая композиция, посвященная войне 1870 г.: скачут кирасиры, гремят пушки, валяются убитые лошади, французы и сильно пахнет доблестью немецкого оружия. Островком среди всей этой кучи сора выделяется небольшая зала японских ксилографий, неведомо зачем сюда попавших; от них публика шарахается в сторону. Тут же – гора немецкой графики, родившейся лет десять назад и нынче (по крайней мере, на выставке) уже скончавшейся. Так же слаб и, безусловно, шаблонен в этом году маленький архитектурный отдел[173]. Страшно подумать, скольких трудов, забот, денег да и жизней стоят подобного рода огромные ненужности. Ненужность такого Glaspalast’a очевидна уже потому, что даже его собственная публика так насмотрелась годами и десятками лет на это «свое» искусство, что стала к нему безразличной и почти не может на него реагировать. Продается тоже мало. И только один Bayerischer Staat[174], не изменяя себе, будто нарочно и принципиально скупает по строгому выбору: среди самого плохого самое дрянное.