Точка Омега

После развода Н. уже несколько лет жил один. С женой расстались, в общем-то, мирно, но все равно обида. Он, впрочем, и теперь готов был помогать. Семейная жизнь не заладилась, но человек в принципе добрый. Добрый, но трудный. Есть такие люди – добрые, но трудные. Спорщик невыносимый. Если что не по его, все мозги проест.

Между прочим, Ильяс не первый у него. Был еще человечек, алкаш, из старой его конторы, которого он тоже приютил. Гриша. Русский. Этот Гриша года два у него гужевался, все полы перестелил, баньку построил на даче, теперь фактически принадлежащей бывшей жене. Н. его от спиртного отваживал, к наркологу водил, но Гриша все равно срывался. Слава богу, тихий, даже когда выпьет. Но ради выпивки на все был готов, а хуже всего – потом ничего не помнил. Что Н. ему помог – это точно.

А теперь вот Ильяс. Именно он с некоторых пор часто брал трубку вместо Н., речь с сильным акцентом, однако понять можно.

Трудно сказать, как они жили вместе, о чем разговаривали. По телефону Ильяс бывал немногословен. «Нет его, – говорил он. – Скоро будет». И осторожно клал трубку.

Работал Ильяс медленно, но делал все очень тщательно. Каждую плитку в ванне, каждую деталь подгонял так, чтобы все было супер.

В отличие от Н., который всегда куда-то летел и все равно не успевал, он никуда не торопился, подолгу мог сидеть на корточках, чем-нибудь занимаясь или даже ничего не делая, еще любил взобраться с ногами на широкий подоконник и, устроившись там, глазеть на улицу. Совсем как кот сибирской породы Василий, когда-то полуживым котенком подобранный Н. на лестничной клетке.

Так хозяин нередко и заставал обоих, иногда даже с распахнутым окном, что, впрочем, с учетом первого, правда довольно высокого, этажа было не особенно страшно. Кот, в молодости любивший прогуляться на воле, спрыгивал отсюда на улицу и потом возвращался, как порядочный, через подъезднyю дверь.

Над ним Ильяс тоже взял шефство, так что пожилой седомордый Василий, поначалу отнесшийся к нему настороженно, если не сказать враждебно, стал проявлять не только лояльность, но даже и симпатию, причем не меньшую, чем к Н. Да и неудивительно: Ильяс его баловал – то рыбки купит, то какие-нибудь особые кошачьи деликатесы, щеткой специальной чесал его каждый божий день. Дошло до того, что кот стал ходить за ним хвостиком. Куда Ильяс, туда и Василий. Ляжет или сядет неподалеку и вроде как дремлет, хотя зеленый глаз нет-нет и блеснет сквозь томный прищур. Следил за Ильясом, готовый тут же вскочить и двинуться вслед.

Торопиться Ильясу действительно некуда, из дома он выходил редко и ненадолго, поскольку побаивался полиции, опасался, что заберут в отделение, а потом вышлют на родину. Разве что в ближайший магазин мороженого купить, до коего он оказался большой охотник. Себе – мороженого, Василию – котлетку или еще что-нибудь. У него и в темных, чуть раскосых глазах читалась неспешность – долгий такой с поволокой взгляд, что-то пространственное там, в глубине, азиатское.

Некоторые полагали, что за странностью Н. с его неожиданными жильцами, которым он давал кров в своей жутко захламленной квартире, за этой странностью кроется банальный прагматизм: люди, которых он пригревал, делали то, к чему он никак не мог принудить себя самого, в том числе и побороть царящий в его жилье хаос. Ну не умел человек ничего толком в плане быта. Ни о себе позаботиться, ни об окружающем пространстве.

Отчасти, возможно, так и было, что вовсе, впрочем, не отменяло доброту.

Медленно, но жилье его все-таки начинало приобретать человеческий вид, какой-никакой ремонт, вот уже и в нормальной кухне можно посидеть, выпить чаю из больших старомодных чашек, водки из граненых стопок.

Когда кто-нибудь заглядывал к Н. в гости, Ильяс скрывался и его не было ни видно ни слышно. Не то чтобы он прятался, вряд ли, скорей проявлял деликатность, то есть не хотел мешать и тем более навязываться. Но если Н. просил его заварить чаю, то он делал это не просто с удовольствием, а действительно превращал в настоящий ритуал: специально подогревал заварочный фарфоровый чайник еще до того, как всыпать туда горстку чайных листьев, ополаскивал чашки горячей водой, в общем, старался…

Нет, заискиванья в нем не наблюдалось, делал он все это скромно, почти застенчиво, но вместе с тем вполне независимо. Иногда это даже озадачивало. Как и долгий внимательный взгляд, который Н. иногда вдруг ловил на себе, будто Ильяс что-то пытался в нем рассмотреть. В такие минуты становилось как-то беспокойно и неуютно.

Н., впрочем, не только эксплуатировал Ильяса, но и, если угодно, вел себя по отношению к нему как старший товарищ. Однажды даже повел его на выставку фотографий фресок Дионисия, устроенную в храме Христа Спасителя. Вместе они бродили по залу, рассматривали лики святых, старинные удивительные краски, еще более усиленные фотохудожником.