Точка опоры

Купив билет до Дрездена, вышла посмотреть город. Пересекла трамвайные пути, повернула налево и остановилась перед озерком с крошечными островками, поросшими осокой. На них белели домики для птичьих гнезд. Завидев ее, к берегу подплывала пара лебедей. Как жаль, что нет с собой ни крошки хлеба, нечем покормить...

Взглянув на часы, быстро вернулась на вокзал. Купила на дорогу пузатую бутылочку пива, хлеба и сосисок. Отыскав нужный поезд, вошла в вагон...

3

Александра Михайловна Калмыкова (Тетка) второе лето жила за границей.

...В марте 1901 года все подписавшие протест против избиения демонстрантов у Казанского собора были высланы из Петербурга в провинциальные города под гласный надзор полиции, а ей, вдове сенатора, было разрешено трехлетнюю ссылку отбыть за границей. Она упросила шефа жандармов дать ей на сборы в дорогу три дня, наскоро продала книжный склад с годовым оборотом в сто тысяч рублей, перевела деньги в один из иностранных банков и в сопровождении участкового пристава отправилась на вокзал...

В Германии она так же, как в Питере, поддерживала связь с Владимиром Ильичем и Надеждой Константиновной, близко знакомой ей еще по вечерне-воскресной школе для рабочих. Жила Тетка то в Берлине, то в Саксонии, лучшем уголке этой страны.

Вот к ней-то теперь и спешила Анна Ильинична.

Калмыкова не может не знать, где Ульяновы и что с ними...

- Аннушка! Как я рада! - Тетка, раскинув руки для объятия, шла навстречу гостье. - Здравствуй, милая! Давненько мы с тобой не виделись. Поцеловав, присмотрелась к лицу. - А ты все такая же...

- Ой, не говори, Александра Михайловна! У меня столько...

- Знаю, знаю все твои волнения. Ты здесь прячешься, как заяц по кустам, муж в ссылке. И о матери, я понимаю, сердце болит.

Усадив гостью в кресло, сама села в другое, лицом к ней, и не умолкала ни на минуту:

- Умница ты, моя хорошая! Спасибо, что приехала навестить меня, старуху.

- Ну что ты, Александра Михайловна! Какая же ты старуха?! Ты же совсем, совсем...

- Не говори, милочка. Не утешай. Я здраво смотрю на жизнь. Шестой десяток давненько разменяла! Конечно, уже не вдовушка, а старая вдова.

- Да ты выглядишь на десяток лет моложе.

- Хватит, Аннушка, об этом. Рассказывай, что получала от брата, от Наденьки.

- Ни единого словечка... Я извелась без писем. И если мама в Самаре ничего не получает... А у нее сердце...

- Не волнуйся, миленькая. Живы-здоровы. Я вчера получила письмо. Они по-прежнему в заботах и хлопотах. А вот то, что тебе нет писем, это, поверь мне, не случайно. Перехватывают шпики.

- Я тоже подозревала. И таскались они за мной в Берлине. Едва ускользнула.

- Хорошо сделала, что ко мне приехала. Здесь спокойнее. А Владимир Ильич должен был сообщить тебе лондонский адрес...

- Лондонский? Вот как!.. А я собиралась в Мюнхен...

- Могла попасть в ловушку... А у меня здесь поживешь в безопасности. Отдохнешь. Посмотришь Дрезден - эту Северную Флоренцию. Ее нельзя не знать.

Александра Михайловна сварила кофе, за столом не спеша рассказала дрезденские новости, потом достала из-за зеркала свежий, но уже изрядно помятый при хранении номер "Искры".

- Уже лондонский! - обрадовалась Анна Ильинична. - Та же бумага, те же три колонки... И шрифт почти такой же. Молодец Володя!

К номеру был приложен листок с карикатурой: харьковский губернатор князь Оболенский, тучный сановник при орденах и ленте через плечо, душит на земле изголодавшегося мужика. На глазах у царя, довольного расправой! И Анна Ильинична быстро, перескакивая глазами со строчки на строчку, с абзаца на абзац, стала читать заметки о деревенских волнениях: "Еще с осени крестьяне стали чувствовать острую нужду в хлебе, составляли общественные приговоры о надвигающемся голоде, подавали по начальству... Ни один приговор не получил дальнейшего движения... Волнение охватило восемнадцать волостей... Помещики бежали в Харьков. Крестьяне ни одного не тронули. Только избили земского начальника... Скот и хлеб стали делить..."

- Ну и правильно! - Анна Ильинична подняла глаза на Калмыкову. - Что же им еще оставалось делать? Не умирать же с голоду. А их...

- Давно говорится: сытый голодного не разумеет, - вздохнула Александра Михайловна.

- Какое тут, к черту, разумение! Побоище безоружных! Изуверство! Елизарова дрожащей рукой ткнула в газету: - Вот князь Оболенский спалил деревню. Дотла, мерзавец. Остались одни печи... Вот еще про него же: в трех деревнях пересек всех поголовно!.. И стариков, и детей, и девушек... Ты только подумай - девушек!

- У меня, Аннушка, когда я читала, тоже стыла кровь в жилах!

- От такого не остынет кровь - закипит!.. Ну кто поротую девку замуж возьмет?! Стыд-то какой! А князю не стыдно перед девушками...

- Ты успокойся...