Точка опоры

- Сегодня нам посчастливилось увидеть настоящих лондонцев, тех, трудом которых он существует. Пришли загорелые на ветру и возле огненных печей, мускулистые, крепкие, с хваткими мозолистыми руками, с упрямым огоньком в глазах. Любо-дорого было смотреть на них. Будто все родные, близкие, как наши с Путиловского или Обуховского. Жаль, что ты не поехала, - послушала бы. Хотя тебе невозможно на такие собрания: ни одной женщины не было. Да и не могло быть. Только мужчины. И как водится, прорывались соленые словечки. А было очень интересно. Сначала, правда, вылез с речью какой-то лощеный хлыщ из обуржуазившейся рабочей аристократии. Ну и молол чепуху. Вроде того богослова, какого мы с тобой слышали в Гайд-парке: социализм, дескать, придет сам собой, неторопливо, мирно. Я едва сдержался. Если бы владел свободно разговорным языком, взял бы слово. Но его пошлость вскоре не стали слушать, застучали пивными кружками. А вот когда начали выступать настоящие рабочие, настроение сразу изменилось. Эти брали быка за рога, вскрывали самую отвратительную суть капиталистического строя. Эти себя еще покажут! Жаль, что я понимал далеко не все, какую-нибудь половину. Алексеев пытался переводить, но это только мешало...

Владимир отпил несколько глотков чаю.

- Нам с тобой, Надюша, необходимо подналечь на язык. Непременно и безотлагательно.

2

И вот в еженедельнике "Атенеум" появилось объявление:

"Русский доктор прав и его жена желают брать уроки английского языка в обмен на уроки русского".

Первым пришел мистер Реймент, седоватый, похожий на Дарвина. Та же борода, - по-русски называют ее помелом, - та же лысина куполом, глубокие борозды на лбу, большой нос, косматые брови и даже дарвинская бородавка на щеке. Из первого разговора с ним Ульяновы узнали - бывалый человек, живал во многих городах Европы, несколько лет был клерком в Австралии. Теперь служит в одной издательской фирме. Свой литературный язык и его диалекты знает в совершенстве. С таким есть о чем поговорить. Но прежде, чем остановить на нем выбор, Владимир Ильич спросил, почему его интересует русский язык, нелегкий для англичан.

- Да, в этом я уже есть знакомый. Мне един человек говорил, что Карл Маркс за полгода научился читать русские романы. Тургенева, Льва Толстого. Но это же - Маркс! А я за два года не мог: все много перебрасываю словарь.

- Перелистываю.

- Спасибо. Перелистаю... Опять не так? Пе-ре-лис-ты-ваю словарь. А мне тоже хочется читать скоро...

- Быстро. Бегло.

- Бег-оло. Наше издательство печатает переводы с русского. Надо знать.

Упоминание имени Маркса окончательно расположило к мистеру Рейменту, и его попросили приходить по вечерам. Во время разговорных уроков вдвоем расспрашивали об Австралии, а ему рассказывали о России. Затем Надежда знакомила его с правилами русской грамматики, давала письменные задания на дом.

Старик любил, когда ему читали Пушкина или Некрасова, старался запомнить интонацию, чтобы на следующий день прочесть стихотворение наизусть и вот так же без запинки.

За чаем разговаривали об особенностях лондонской жизни, о народных песнях, а когда Ульяновы окончательно убедились, что он не подослан к ним, стали заводить речь и о политике. И мистер Реймент с каждым днем становился все доверчивее и откровеннее. Иногда он, как оратор в Гайд-парке, даже позволял себе слегка критиковать государственный строй и премьер-министра, не касался только короля. Но при этом приглушал голос, подобно человеку, опасавшемуся, что его могут подслушать из-за двери.

Платя за откровенность откровенностью, Ульяновы кое-что рассказали о себе. О тюрьме и о ссылке. Мистер Реймент, не скрывая крайнего удивления, смотрел на Надежду Константиновну широко открытыми глазами, недоверчиво переспрашивал:

- И вы тоже сидел в тюрьма?

- А чему тут удивляться? В царской России многие девушки и женщины за участие в политической борьбе брошены в тюрьмы.

- У меня это... - Мистер Реймент похлопал рукой по лбу. - Нет места моя голова. Нет. Не могу понимать. Если бы моя жена в тюрьма, я бы... я бы... Не знаю, что делал. Моя жена! - подчеркнул он. - Еще больше страшно, если моя невеста...

- Вы отказались бы от нее? - спросил Владимир Ильич.

- Н-не знаю... Думать надо... Если... Если бы любовь очень... Но для всех родня был бы шокинг.

- Ах, вот что! А у нас простые люди девушек, которые за политику сидели в тюрьме, называют героинями.

- Я слышал о русской революционер. И сам я тоже есть политик. Даже немножко выступал как социалист. Только у нас другой условий жизни. Это надо понимать.

Ульяновы переглянулись - пусть выговорится до конца.

- Мой хозяин вызывал меня и говорил, что ему социалист не надо. Совсем не надо. Если я хочу остаться на служба, то должен... как это по-русски?.. Держать язык зубами.

- За зубами, - поправил Владимир Ильич.