Точка опоры

- "Внутренние турки" превращают российские города в поля сражений с протестующим народом. И в схватках студенты прозрели, поняли, что поддержку могут ждать только от рабочих, что надо бороться не за маленькую студенческую свободу, а за свободу для рабочего класса и крестьянства, за политическую свободу. И в Харькове - мы с вами, Велика Дмитриевна, помним по письмам, - так же, как в Нижнем, кричали: "Долой самодержавие!" Вот что характерно для новых демонстраций. От стачечно-экономической борьбы мы окончательно переходим к широкой революционной борьбе с русским самодержавием. Газету мы, как вы знаете, стали выпускать уже два раза в месяц, и ее заслуженно называют подлинно общепартийной газетой. И эти письма для нас - клад, основа тринадцатого номера.

Владимир Ильич открыл папку с типографскими гранками:

- Вот ваша статья о Добролюбове. - Подал Засулич узенькие листочки, пахнущие типографской краской. - Корректуру прошу прочесть сегодня же. Что у нас дальше? Вот студенческое движение в Москве. Вот в Киеве. Сходки в Питере. Прокламации в Риге. Стачки в Москве, в Черкассах. Манифестации в Двинске и Витебске по поводу отправки ссыльных рабочих в Сибирь и высылки рекрутов. Новые прокламации в Тифлисе. - Опустил ладонь на корректурные гранки. - Хорошо! Впереди ставим письма из Нижнего. И передовую о них. Как вы думаете, Велика Дмитриевна?

- Конечно, о нижегородцах. О Горьком.

- Очень рад нашему единодушию. И, если вы не возражаете, я напишу.

- Кто же будет возражать? Уверена: и Юлий, и Жорж, и Аксельрод с Потресовым - все одобрят.

Засулич ушла. Надежда отправилась на кухню, чтобы там за маленьким столиком заняться расшифровкой писем. Владимир Ильич, походив по комнате, сел к столу и вверху чистого листа размашисто написал: "Начало демонстраций". Подчеркнул жирной чертой. В первых строчках упомянул о Казанской площади в Петербурге, о "Земле и воле", потом - о современном требовании п о л и т и ч е с к о й с в о б о д ы. И тут же перешел к событиям в Нижнем Новгороде. Писал все быстрее и быстрее, буквы уменьшались до бисера и становились плотнее друг к другу: "Европейски знаменитого писателя, все оружие которого состояло - как справедливо выразился оратор нижегородской демонстрации - в свободном слове, самодержавное правительство высылает без суда и следствия из его родного города. Башибузуки обвиняют его в дурном влиянии на нас, - говорил оратор от имени всех русских людей, в ком есть хоть капля стремления к свету и свободе, - а мы заявляем, что это было хорошее влияние. Опричники бесчинствуют тайно, а мы сделаем их бесчинства публичными и открытыми"

Вернулся Мартов. Сияющий, будто обласканный солнцем. Еще с порога, театрально вскинув правую руку, объявил:

- Получили!.. От Акима* подарок!.. Лучшего не придумаешь!..

_______________

* Леон Гольдман.

Левой рукой он прижимал к груди подушку с надпоротым уголком, из которого вываливался пух.

- Что, что от Акима? - нетерпеливо спросил Владимир Ильич, идя навстречу Мартову. - Говори яснее.

- Я всегда считал, что он не напрасно носит фамилию Гольдман воистину Золотой Человек! Человек с большой буквы, как любит писать Горький!.. А доктор глубоко прочувствовал свою ошибку и просил сказать: теперь будет принимать все, что придет на его имя! Хоть целый поезд!

Владимир Ильич хотел было засунуть руку в надпоротый уголок, но Мартов отстранил его:

- Подожди. Пусть уж я один буду в пуху! - Запустив руку в глубину подушки, выхватил оттуда пачку газет и торжествующе потряс в воздухе. Вот она!.. Светит на всю Россию!..

- Наша "Искра"! - воскликнула Надежда Константиновна, входя в комнату.

- Родная! Но не совсем наша - российская! - продолжал Мартов, опьяненный радостью. - Пусть жандармы думают, что не здесь печатаем - там, в России! Пусть ищут ветра в поле! У Гольдмана дело поставлено умно!

Получив пачку десятого номера "Искры", Владимир Ильич подал один экземпляр Надежде Константиновне и сам, стоя посреди комнаты, развернул газету:

- Это великолепно!.. Это превосходно!.. Молодцы кишиневцы!.. И, надо сказать, быстро они перепечатали!..

- Там еще брошюрка "Пауки и мухи", - сказал Мартов, кидая подушку на кровать, и сунул руку в карман за сигаретами.

- Это уже не столь существенно, - сказал Владимир Ильич, не отрываясь от газеты. - И бумага почти такая же тонкая. И шрифт наш. Но верстка... Зачем они вместо трех колонок сделали две? Явный просчет. Непростительный.

- Да-а, пожалуй... - согласился Мартов. - Хотя погрешность не так велика.

- Жандармы сразу разгадают - переиздание. В местной типографии. С какого оригинала? Могут подумать: с заграничного? Могут. Вот в чем просчет. Не повторили бы ошибку другие.

- Когда и где еще наладят перепечатку?

- В Баку, например. И, чтобы ошибки не повторили, нельзя ли послать матрицы? Надо посоветоваться с типографами. С матриц было бы надежнее. И, вероятно, быстрее.