Точка опоры

— Ну, нет. Он себе на уме. И этому Теленку пальца в рот не клади: откусит.

— Он с деньгами. И не малыми.

— Купить нас? Все равно не хватит. У Иуды — помните? — было тридцать сребреников. И у этого не больше. — Владимир Ильич, расхохотавшись, повернулся к Надежде: — Иди ты. Он наверняка опять с женой. Она же — твоя гимназическая подруга.

— И мне трудно, — вздохнула Надежда. — Я не могу забыть: они оба многое сделали для нас…

— В былые времена… — твердо сказал Владимир Ильич. — А ныне мы — идеологические противники.

— Вы уж слишком резко, — заметила Вера Ивановна.

— Иначе не могу. С людьми, извращающими марксизм, нельзя вести мягкой беседы. Разговаривайте вы, женщины.

Надежда целый день терялась в раздумье: «О чем я буду говорить с ним? И как? Ума не приложу… Ужасно нехорошо на душе…»

Но выполнить тяжелое поручение сочла необходимым.

Готовясь к приему гостя, Вера Ивановна в своей маленькой комнатке жарила на керосинке кусок говядины.

— Я долго соображала, чем его угощать? — рассказывала она Надежде Константиновне. — Если бы он с женой, купила бы печенья к кофе, а он на этот раз, оказывается, один.

«И лучше, что один, — отметила для себя Надежда. — Все же легче».

— Мужчина! Ему, конечно, нужно мясо, — продолжала Вера Ивановна. — Вот и пришлось жарить. А мне это не с руки.

Она ножницами приподняла краешек куска, отстригла уголок и, подцепив острием, повертела перед глазами:

— Еще кровенит… А может, Струве такое любит? Бифштекс по-английски! — Она хотела попробовать немножко, но не удержалась — аппетитно съела все, что отрезала. — Пожалуй, еще надо пожарить. — Отрезала второй уголок. — Попробуйте. Я положусь на ваш вкус.

— Спасибо. Я сыта.

Вера Ивановна, уступая чувству голода, съела второй кусочек.

— Ничего. Теперь почти поджарилось.

— Да не хлопочите для него. Лучше так…

— Пожалуй, вы правы. Мясо подают с гарниром, а у меня ничего нет…

И Вера Ивановна отрезала себе еще:

— Теперь уже совсем без крови…

Она была растеряна — не знала, как разговаривать со Струве. В чем соглашаться? Против чего возражать? Ведь неизвестно, как отнесется к ее разговору Жорж. Если бы Струве предупредил заранее о своем приезде, она написала бы в Женеву, спросила… А теперь… Вдруг Жорж не одобрит ее позиции?.. Лучше остаться в стороне. Пусть разговаривает с ним Надежда Константиновна — она полномочная представительница Ульянова.

Надежда вернулась раскрасневшаяся, будто из жаркой бани.

— Удружил ты мне!.. Ужасно тяжелый был разговор! — Бросила на стол коробку мармелада. — Это, говорит, подарок от Нины Александровны. Я, понятно, поблагодарила, попросила передать привет. Не могла же я так сразу резко… Но он страшно разобиделся, что ты не пришел, и понял, что ни о какой договоренности и речи быть не может.

Ударился в достоевщину: его, дескать, считают изгоем, а он в свое время помогал, поддерживал…

— Тогда, когда мы находили в какой-то степени общий язык в борьбе с либеральными народниками. А теперь иное… Рассказывай дальше.

— А теперь, дескать, от него сторонятся, как от прокаженного. Отталкивают. Он, видите ли, ренегат.

— Так и сказал?

— Но ты бы посмотрел — с какой миной. Потом смягчился: мы, говорит, могли бы работать вместе. Рука об руку. Тихо, со всеми мирно. Время идет — все в жизни меняется. Старые догмы ему напоминают ветхие мехи. От молодого вина они прорываются, и людям не остается ни вина, ни мехов. Для молодого вина готовят новые мехи, при этом сберегается то и другое.

— Заговорил устами евангелиста Матфея! Будто праведник!

— Да. Я увидела: совсем чужой человек. Враждебный партии. И мне стало страшно жаль Нину Александровну: она, видимо, бессильна. Да и вряд ли она понимает, куда поворачивает ее муж. А он-то понимает.

— Не поворачивает, а уж давненько повернул. Удивляюсь, как этого не видит Потресов! Как не чувствует Вера Ивановна! И даже Плеханов, блестящий теоретик, с ними. Уму непостижимо! Вместо борьбы с Иудой, которая нам предстоит, готовы, — в уголках губ Владимира Ильича сверкнула горькая усмешка, — гладить его по шерстке!

2

Радость! Большая радость — Митя прислал газеты. Вовремя прислал. Очень вовремя. Надя уже истосковалась по питерским и московским новостям. Да и сам он истосковался — давно не видел знакомых газет. Даже в ссылке следил за печатью. А здесь… Русской библиотеки в Мюнхене нет. Выписывать конспирация не позволяет. У газетчиков ничего невозможно найти, лишь изредка попадаются «Русские ведомости». А ведь ему, как воздух, как хлеб, необходимы новости из родной страны. Елико возможно, больше новостей. В особенности сейчас, когда в немецких и французских газетах они прочли телеграммы о новом побоище в Питере. На этот раз — на Обуховском казенном заводе.