— Когда я попал сюда, меня подобрали какие-то люди, которые разговаривали на непонятном мне языке. А ведь я учил даже арамейский, но это был не арамейский язык. Наверное, какой-то мёртвый язык, который не сохранился даже в письменных источниках… Сколько времени я провёл с ними? Не помню — месяц или больше. Похоже, это были обыкновенные разбойники, которые грабили караваны и простых людей, что попадались им на дорогах. Кто я и откуда, их совершенно не интересовало, потому что и между собой они не особенно общались. Первое время мне было всё вокруг любопытно — и люди, и новые места, потому что я знал, что это страна Израиля, но совсем не та, которую рисовал в своём воображении, изучая священные книги… Я уже и стычки с кровью и смертью видел, и других пленников, которых, как и меня, они захватывали, чтобы продать или обменять на пищу или оружие. Короче, вместо того, чтобы попасть во дворец царя, я попал в самое настоящее рабство и должен был ухаживать за скотиной и конями этих разбойников. Прислуживать им, когда они ели, оберегать их покой по ночам… А потом их всех однажды перебили, и я в качестве военной добычи попал к солдатам военноначальника царя Давида Йоава. Уж, его-то имя мне было хорошо знакомо по книге Шмуэля. Моя необычная одежда и моё поведение привлекли его внимание, и Йоав захотел пообщаться со мной. Когда же выяснилось, что мы с ним разговариваем на одном языке, и я рассказал ему вдобавок то, что знаю о царях и героях Израиля, он приблизил меня к себе…
— Прямо-таки ты у нас Синбад-Мореход! — изумляюсь я. — Такие вещи рассказываешь, что трудно поверить…
— Думаешь, я тебя обманываю? — обижается Иехизкиель.
— Да нет, что ты! Продолжай…
— Мы всё больше и больше сближались с ним, и вот однажды я решил рассказать ему о цели своего появления здесь, хоть и о том, что я перенёсся сюда из далёкого будущего, он поверить никак не хотел. Я сообщил Йоаву, что наступит такой момент, когда царь Давид узрит купающуюся Бат-Шеву и, чтобы заполучить её, отправит её мужа Урию на верную гибель. Йоав страшно разгневался на меня и закричал, что великий царь Давид никогда не опустится до простых человеческих страстей, а Урия-Хэттянин его хороший друг и отличный солдат, которым царь дорожит. За такие слова я, мол, заслуживаю самой суровой казни. Но казнить меня он не стал, а передал наш разговор царю. Тот велел без лишних разговоров бросить меня в темницу и забыть обо мне на веки вечные. Так я и оказался здесь…
— Вот видишь, — говорю я Иехизкиелю, — ничего хорошего тебя здесь не ждёт. Надо выбираться отсюда.
— Но как? — Парнишка разводит руками, и мне показалось, что на его глазах даже выступили слёзы.
— Разве тебе Шауль Кимхи не говорил, как это сделать?
— Что-то говорил, но я уже не помню…
— Зажмурь глаза, возьми меня за руку и очень-очень сильно пожелай вернуться домой… Ну, готов? Поехали!
Очнулся я в квартире Штруделя, и там ничего не изменилось с момента моего исчезновения. Штрудель по-прежнему лежит на диване с перевязанным плечом, и у него, кажется, поднялась температура, а Шауль Кимхи мрачно сидит у телевизора, отхлёбывал пиво из бутылки, и смотрит какую-то кулинарную передачу.
— А где Иехизкиель? — спрашиваю я. — Мы же с ним вместе отправлялись из этого… из прошлого.
— Ты вернулся сюда, а он туда, где сейчас находится его тело.
— А его тело, извиняюсь, за эти четыре с лишним месяца не подпортилось? Будет ему, куда возвращаться?
Шауль бросает на меня презрительный взгляд и цедит сквозь зубы:
— Если мне удалось отправить его сознание в прошлое, думаешь, мне не по силам такая простая задача, как сохранение бесчувственного тела?
Я немного походил по комнате, похлопал несчастного Лёху по руке и бодро командую:
— Теперь отправляемся за следующим нашим клиентом. Кто у нас в порядке живой очереди?
— Остынь немного и приди в себя…
— Да ты знаешь, Шауль, сколько этот бедный мальчик Иехизкиель натерпелся за четыре месяца в этом благословенном библейском Иерусалиме? Тебе такое и в страшном сне не приснится… Так что нужно торопиться, пока не поздно. Повторяю вопрос: кто у нас там второй по списку?
— Вторым я отправлял доктора Давида Лифшица.
— И что ему в нашем времени не сиделось? Вроде бы человек солидный, при деле, ни в чём не нуждается, а всё туда же — как юный восторженный отрок!
— У этого отрока тоже была веская причина. Да и никто ко мне без серьёзной причины не обращался.
— И куда же наш доктор намылился? Если к динозаврам, то сразу отказываюсь — пускай эти твари им в одиночку закусывают. Я в сторонке постою.
Шауль усмехнулся моей шутке, и тут же его лицо снова становится мрачным и серьёзным:
— Доктор Лифшиц отправился в совсем недавний период времени — в начало двадцатого века. В Россию перед октябрьским переворотом.
— Насколько я знаю, там была такая неразбериха — кровь, грязь, повсеместная смута, какие-то абсурдные идеи переустройства общества, всевозможные партии… А наш доктор, насколько я помню, такой аккуратист и чистюля. Какой же у него был аргумент?