Точка радости

— Конечно. Во сколько? — Голос у него такой, будто он говорит, затаив дыхание. Взволнованный, с хрипотцой.

— Дома буду примерно в семь. Приезжай в полвосьмого.

На улице легкоморозные сумерки. Снег под фонарями серебристо-желтый, от скамеек — угрюмые фиолетовые тени. За кругом света — черное мерцание.

Меня слегка знобит, как бывает, когда из теплого помещения ныряешь в простудную темень улицы. Прощаюсь с Толиком — его смена кончится только в восемь утра. Сажусь в свою машину, оставленную на стоянке возле пансионата, завожу, сметаю щеткой с лобового стекла легкий пушистый слой юного, обреченного на быстрое таяние снега. Минут десять надо прогревать, а то будет глохнуть. Наконец медленно отъезжаю, глядя в зеркало заднего вида: возле своей будки переминается Толик и на прощание шутливо машет мне рукой. По мере удаления он становится похож на маленького мальчика, машущего вслед уезжающим родителям…

Почти сразу же, как выезжаю на Ярославку, застреваю в пробке. Медленно, натужно движущаяся колонна машин, вереница красных вздрагивающих огней. Кажется, снег летит прямо из фонарей, словно туда встроены специальные снеговырабатывающие устройства.

Уже почти три месяца, как Володя стал моим двухразовонедельным гостем. Неожиданно встретила его, когда выгуливала Хвоста. Володины волосы были мокры, на ветровке блестели цепкие капли. Несмотря на погоду, он не спеша ехал на велосипеде… Узнав меня, резко затормозил, Хвост настороженно залаял.

— Настя, ты?

— Неужели так изменилась?

— Но ты… как?.. когда?.. — с изумлением смотрел на мой уже заметный живот.

— Тебя удивляет, что женщина может забеременеть?

Я пригласила его в гости. Несколько лет назад мы работали здесь, в поселке, в одной частной школе, где я была организатором праздников и заставляла непослушных избалованных детей петь, плясать и читать стихи, а Володя преподавал старшеклассникам физику и математику, пытаясь внедрить в их головы мудреные формулы. А родители исправно платили по 700 долларов в месяц (жаль, не нам!) за то, чтобы их чада хоть чему-нибудь научились… Зарплата учителей здесь была чуть больше, чем в обычной школе. Правда, учеников значительно меньше.

Каждый день мой кавалер упрямо дожидался меня во дворе школы, провожал до дома и даже не осмеливался поцеловать. Над нами подтрунивали. А мне нравился неотступный молчаливый поклонник, ни на что не надеющийся, счастливый уже оттого, что может просто смотреть на меня, держать за руку.

Потом я ушла из школы.

Володя исчез как-то незаметно и безболезненно.

Наконец выяснилась причина тягучей пробки: на обочине, наклонившись в кювет, чудом держалась фура, а посреди дороги, со сплющенным со стороны водителя боком и разбитыми стеклами стояла красная «Ауди», рядом суетились санитары с носилками, мигали тревожные синие лампочки «скорой» и ГАИ. Водители проезжающих мимо машин жадно глазели на происшествие. Странно, что, глядя на такие вещи, почти никогда не испытываешь жалость, а только любопытство и ловишь промельк неосознанной, но уютной мысли: «Хорошо, что это случилось не со мной…»

Володя уже стоит возле подъезда. В тонкой синей с лампасами на рукавах куртке и давно вышедшей из моды шапке-петушке.

— Не боишься простудиться? — беру из его озябших рук белую поникшую розу, целую в щеку.

— Я привык легко одеваться в мороз.

— Знаешь, у меня был знакомый, он всю зиму ходил в одной футболке и утверждал, что ему не холодно.

— Может, йога какой-нибудь?

— Может. Только я ему не очень-то верила. Скорее всего просто хотел эпатировать окружающих.

Поднимаемся ко мне. Володя проходит на кухню, выгружает из пакета щедрые гостинцы: мандарины, хурму, сок, мороженое.

Минут двадцать таскаемся с ошалевшим от радости Хвостом по выстуженным улицам, под надзором скучающих на своем бессменном посту фонарей. Мы идем и держимся за руки, а пес то и дело ревниво оглядывается.

Сижу у Володи на коленях. Он кормит меня мандаринами. В десять вечера он уйдет.

К жене.

Целует меня в шею, нежно гладит живот, бедра, грудь. Расстегивает лифчик, карябает щетиной сосок, потом обхватывает его губами, начинает медленно посасывать.

— Скоро так будет делать твой малыш…

Перебираемся на кровать, долго лежим, до изнеможения лаская друг друга. Я знаю — это ничем не кончится. В моей руке теплый вялый комочек мужской плоти, тычется в ладонь, как слепой котенок. Утешительно поглаживаю его.

— Опять у меня ничего не получается, — вздыхает Володя. — Ты скоро меня бросишь, да?

— Не расстраивайся, мне все равно нельзя.

— Но, честное слово, с женой у меня не так…

— А как?

— Понимаешь, для этого нужны определенные условия.

Я молчу, и он начинает объяснять:

— Надо лечь по-другому, вот так… валетом… сначала погладить ноги… потом вот так… вот тут…