Точка разрыва (рассказ о команде, которой нет)

Повествуя о футболе тех лет, нельзя не учитывать, что иные шли на трибуны, дабы забыть, о чем не хотелось помнить. О статьях и докладах, часть которых составляли своего рода проскрипционные списки: формалистов и опошлителей действительности в литературе (Ахматова, Зощенко), музыке (Мурадели, Шостакович, Прокофьев, Шапорин, Мясковский и др.), в литературоведении (Бонци, Цейтлин и др.), искусствоведении (Юзовский, Борщаговский и др.), кино (Трауберг, Блейман и др.), наконец, в биологии (Шмальгаузен, Серебровский, Завадовский, Жебрак, Дубинин и др.).

Молчаливо близится «ленинградское дело»; в печати ни слова, просто из перечислений тех, кто в президиуме Колонного зала или на трибуне Дворцовой площади, исчезают Н. Вознесенский, А. Кузнецов, П. Попков и другие честные коммунисты. Внезапно в уголочке газетной страницы непритязательным петитом: «Ввиду поступивших заявлений от профсоюзов, крестьянских организаций, а также от деятелей культуры о том, чтобы не применять Указ об отмене смертной казни к изменникам Родины и шпионам...»

Спасибо тебе, футбол, и за девяносто минут бесстрашного счастья дважды в неделю.

С. ТОКАРЕВ: Лишь недавно, сопоставив события, кажется, не соприкасавшиеся, я все понял. Мне было тогда 16 (для пионерлагеря переросток), мама купила мне путевку в дом отдыха. Но не посылать же пацана одного: воспользовались тем, что туда ехал мамин начальник, согласившийся за мной присмотреть. Молодой и красивый, там он пользовался бешеным успехом у истосковавшихся за войну женщин, изнемогал, но держался, а я гонял в футбол. Вдруг я приметил, что на меня то и дело со странной пытливостью поглядывает сосед по палате. Когда мы остались вдвоем, он шепотом спросил: «Ты не сын Николая Семеновича?» Я кивнул — голос пропал.

Мой отец Николай Цвелев (партийная кличка Токарев), член РСДРП (б) с 1917 года, участник октябрьских боев в Москве, в Крыму против Врангеля, затем партийный, издательский работник, был арестован в 1938-м, согласно справке о реабилитации умер в 1940-м (мы не знали, что приговор «10 лет без права переписки» по большей части означал расстрел). Мать не тронули, после войны она сменила место работы, да и сожгли, должно быть, в сорок первом архивы многих отделов кадров, она стала писать в анкете «умер», я то же отвечать учителям. Так вот, летом сорок восьмого я «попал под колпак» страха. До конца путевки оставались две недели, и секунды не было, чтобы я не гадал, откроет ли незнакомец тайну мальчишки, злополучно похожего на отца, начальнику матери мальчишки, выгонят ли ее с работы, да и вообще — что будет. Да, Сталин провозгласил, что сын за отца не отвечает, но позже уточнил, что яблочко от яблони недалеко падает, — ценил народную мудрость.

Хотите — верьте, хотите — нет, я на каждый матч ЦДКА тогда загадывал: победят — пронесет тучу, нет... На трибуне сидел маленький жалкий изгой, болел, как другие, только болезненней. Впрочем, один ли я?..