Точка (СИ)

Искин отпил снова и снова удивился себе, отставил стакан на край стола, чтобы даже не притрагиваться.

И как она нашла Баля? Баль не суется в центр города, да и рыбные заводики все размещены на окраинах или в северных, подкарантинных кварталах.

И почему старая версия юнитов? Вот самый интересный вопрос! Конечно, после смерти Кинбауэра должно было произойти какое-то замедление в развитии юнит-индустрии, вполне возможно, имел место даже некоторый отток назад, пока определяли, кому передать его наследство. Но пользовать старые версии? Это как если бы вместо электричества вновь перейти на керосиновые лампы. Хотя сравнение не лучшее.

Нет, очень интересные и тревожащие несуразности.

Если, конечно, хайматшутц не стали прививать возможных перебежчиков втайне от них самих. Ой, бред! Тогда бы они прививали всех. Это же мечта и канцлера, и фольдстага — законопослушный и управляемый народ. Стройся! Равняйсь! Фольдланд юбер аллес! Кто хочет высказаться против? Никого!

Черт возьми, никто б в Европе от этого не отказался!

Но сто пятьдесят третья? По самым грубым прикидкам должна быть двухсотая с хвостиком, ближе даже к трехсотой. Впрочем, сама нумерация, скорее всего, уже была бы другая. Времени-то прошло…

Искин задумчиво повертел стакан, который, будто заколдованный, опять оказался у него в пальцах.

Значит, шесть лет. Почти шесть. И все изменилось? Понятно, смерть Кинбауэра через полтора месяца после его побега. Но, дьявол, девчонку-то определенно привили совершенно недавно! Или нет, привили давно, но активировали, по сути, при пересечении границы. Возможно ли такое? Почему нет? Этим вполне объясняется старость юнитов. Правда, прививать в таком возрасте «саботажников»… Получается, Стеф что-то недоговаривает? А если она недоговаривает, то с какой целью? Ну, Греган, положим, на самом деле существует. В городе таких Греганов, пожалуй, с пол-сотни наберется, если не больше. Здесь поверю. Хорошо, заметила она симптомы, нашла Баля, попросила его помочь… То есть, когда началась переходная стадия, очень удачно подвернулся я. С другой стороны, у нее симптомы, а она не знает, где ее привили.

— Извините.

— Да? — Искин поднял глаза на вставшего у столика мужчину.

Мужчина был подтянут и молодцеват, серый костюм, смуглое лицо, зачесанная влево челка, подбородок с ямочкой и улыбка в тридцать два зуба. Плащ перекинут через руку. В другой руке — газета, свежий номер местной «Zeitrevisor».

— Вы не возражаете, если я присяду за ваш столик?

— В общем-то…

Искин оглянулся и обнаружил, что все столики на тротуаре так или иначе заняты, везде сидели по двое, по трое, а за столиком у дверей кафе умудрились поместиться аж четверо молодых людей, по виду — студентов.

— Время сладкого омлета, — пояснил мужчина, виновато шевельнув плечами.

— Конечно.

Искин подвинулся, давая мужчине повесить сложенный плащ на спинку стула и сесть, не прижимаясь спиной к соседям.

— Я вижу, вы не местный, — сказал, устроившись, мужчина и, привстав, протянул руку: — Рене Персерод-младший.

Официант принял у него заказ — кайзершмаррн с земляничным вареньем и кофе.

— Не угадали, — сказал Искин, раздумывая, случайна ли их встреча, и пожал ладонь. — Искин. Леммер Искин.

Хайматшутц просто обожает плащи. Шпионов из Фольдланда в европейских фильмах теперь без плащей и не показывают. Увидел в кадре человека в тренчкоте — знай, он обязательно связан со службой безопасности. И тут уже не важно, надет тренчкот или нет.

Или это тоже паранойя?

— Экономикой не интересуетесь? Инвестициями? Акциями? — спросил Персерод-младший, щелкнув ногтем по газете.

— Нет.

— А зря. Сейчас как раз то время, когда можно схватить удачу за хвост. «Шауэршанц» растет, «Дюпон» растет, «Берингер» пока внизу, но что это значит?

— Что? — спросил Искин.

— Это…

Персерод-младший прервался, ожидая, пока официант поставит перед ним тарелку с кусочками сладкого омлета и крохотную чашку кофе на блюдце. Капли варенья алели на краю тарелки, будто кровь.

— Три марки.

— Спасибо, — Персерод-младший вложил официанту в ладонь монету в пять марок, — сдачи не надо. — И вновь повернулся к Искину. — Это значит, что «Берингер» со дня на день обязательно пойдет в рост. За ними есть такой грешок — сами играют на понижение перед большими государственными заказами.

— Зачем? — спросил Искин.

Персерод-младший наколол кусочек кайзершмаррна на вилку, со вкусом прожевал.

— Все просто. Они выкидывают от одного до двух с половиной процентов акций на биржу, и цена, разумеется, не сильно, но идет вниз. С помощью вялых слухов и подкупленных трейдеров акции проседают где-то на пол-процента или процент. Это, конечно, немного. Но затем на рынок кто-то выбрасывает еще процента три акций одним пакетом. Это уже пять процентов, в общей сложности. Пять — это психологический барьер. Другие игроки тоже начинают избавляться от «Берингера» под расходящуюся и якобы верную информацию, что «Берингер» утратил свое влияние в правительстве. Улавливаете?

Он подмигнул Искину.

— Нет, — сказал тот.