Точка (СИ)

За стенкой кто-то громко, с натугой выдохнул. Словно взял большой вес. Или с великим трудом отжался.

— А вот и нет! — понизив голос, запротестовала девчонка. — Когда я доплыла до берега, тебя уже не было.

— Что я тогда там делал? — прошептал в ответ Искин.

— Это же понятно. Ты поможешь мне добраться до моря, но сам к морю не поедешь. Вещий сон. Как ты и говорил.

— Я про это не говорил.

— Про то, что к морю не поедешь?

— Это-то ладно. Я про сон.

— Про сон — это я тебе сказала!

— Все, — сказал Искин, тряхнув головой. — Я запутался. Что там было в конце?

— Ничего, — вздохнула Стеф.

— Как — ничего?

— Ну, значит, я не помню. Я помню только море, как плыву и тебя на пляже. Мне этого достаточно.

— Понятно, — прибирая пустую коробку из-под пирога, Искин поднялся. — Тогда собирайся.

— Куда?

Над переносицей у Стеф изогнулась подозрительная складка, а глаза сделались тревожными.

— Мне нужно продлить пособие, — сказал Искин. — А тебе нужен хоть какой-нибудь документ.

— Кто мне его даст?

— Мне дадут. Только, уж извини, придется записать тебя своей дочерью.

Стеф развеселилась.

— Я буду Стефания Искин?

— Да. Но на пособие не рассчитывай. Это будет документ исключительно для того, чтобы тебя при проверке не загребла ни полиция, ни санитарная служба. Временный паспорт беженца с фотокарточкой. Сейчас многие выезжают по таким из Остмарка. А если тебя все же арестуют, то разбираться с ними, как отец, стану уже я. Кроме того, тебе необходима санитарная карточка, без санитарной карточки, приложенной к паспорту, последний не действителен. Поэтому для карточки тебе придется пройти обследование в клинике моего приятеля. Это будет официальное обследование, по результатам которого он выдаст тебе карточку, которую опять же будет необходимо заверить в санитарной службе. Но так ты избежишь обязательного учета, как беженец из Фольдланда.

— Как все сложно!

— Можно еще вернуться к твоему Грегану и попросить его полюбовно отдать нам твой паспорт и фолькс-карту. Как думаешь, отдаст?

Стеф фыркнула.

— Если с полицией придем, то отдаст.

— А я думаю, что его след простынет, едва только полиция приблизится к коммуне.

Стеф вдруг нахмурилась.

— Что? — спросил Искин.

— Я подумала, как там Кэти, — девчонка посмотрела ему в глаза. — Ее надо выручить. Мы можем даже взять Баля.

— Стеф…

— Ну, пожалуйста!

— Стеф, давай решать проблемы по приоритету. Сначала разберемся с тобой, потом уже займемся твоей Кэти. Нельзя хвататься за все сразу. Так можно всем дать надежду, но никому не помочь.

— Ты — зануда! — фыркнула Стеф.

— Может быть, — сказал Искин и кивнул на висящую на веревке одежду. — Должно быть, все уже высохло.

— Наверное.

Девчонка сердито сдернула юбку, трусики и блузку. Рубашка, в которой она спала, комком упала на пол. Никакого стеснения! Впрочем, какие могут быть секреты между будущим отцом и будущей дочерью? Стоя к Искину спиной, голая Стеф еще, как нарочно (нарочно!), наклонилась, чтобы поднять рубашку и повесить ее на спинку стула, и Лем с хрустом вывернул шею в сторону. В голове с треском, вскачь, вспышками, пронеслись картинки, как он в полной боевой готовности подбирается к девчонке сзади, трусы вниз, придержать спину, ах-ха-ха, одно движение — и ты внутри другого человека.

Дьявол! — запоздало сообразил он. Я в одних трусах. Сложенные брюки лежали на краю матраса. Добираться к ним с выпирающим членом было бы совершенно идиотской затеей. Бог знает, какие выводы для себя сделает Стеф. Вернее, она точно сделает не верные выводы! Искина обожгло стыдом. Он ведь и чайник снимал, и пирог подавал почти в чем мать родила! Синие ситцевые трусы вряд ли могут что-то скрывать.

И прекрасно натягиваются.

Все же он почти не спал, разбираясь с юнитами Паулины. Тяжелая ночь. С другой стороны, конечно, morgenstunde hat gold immunde. То есть, кто рано встает…

— Стеф.

— Да? — обернулась девчонка, застегивая юбку на незаметные пуговички.

— Подай мне брюки, пожалуйста.

— Конечно, папочка.

— Я…

Подумав, Искин решил не препираться. В сущности, чем чаще они будут называть себя папой и дочкой, тем меньше возникнет подозрений, что это не так.

— Все равно все видно, — сказала Стеф.

— Что видно? — спросил Искин, ловя подкинутые ему брюки.

— Как ты меня любишь, папочка.

— Стеф!

— Молчу.

Искин, отвернувшись, сунул ноги в брючины. Член уложил набок. Пуговицы ширинки затолкал в петли. Все, арест. Одиночная камера. Выход с разрешения и только пописать. Злость на себя заставила его застегнуть ремень на предпоследнюю проверченную дырку. Вдох-выдох. Стеф почему-то не было слышно. Искин обернулся.

— Стеф?

Девчонка перевела задумчивый взгляд с его спины.

— Тебя пытали?

— Что?

— У тебя вся спина…

— Это электрический ожог, — сказал Искин. — Иногда проявляется, иногда нет. Я думал, его уже не видно.

— И на груди.

— Да.

— И на плече.

Стеф подняла руку, собираясь дотронуться.

— Не надо, — сказал Искин.

— Тебе было больно?

Искин улыбнулся. У Стеф было очень трогательное лицо.

— Все уже в прошлом.

Девчонка тряхнула головой, и желтые прядки встали мягкими рожками. Карие глаза сверкнули, словно поймали отблеск солнечного света.