Стеф не смогла обойтись без того, чтобы не пнуть негодяя.
— Все, пошли, — поймал ее за руку Искин.
— А что это было?
— Ничего. Статическое электричество.
— Серьезно?
— Зайди в комнату, — попросил Искин.
Наклонившись, он подхватил бездыханного соседа и поволок его по коридору. Сорок восьмая. Сорок девятая. Пятидесятая. Носком туфли он открыл дверь и, выдохнув, затащил Ханса-Хорста-Хайнриха в пыльный и неряшливый номер.
Вместо кровати Ханс-Хорст-Хайнрих использовал топчан, застеленный серым солдатским одеялом, прожженным в трех местах. Компанию топчану составлял табурет и подвинутый к окну стол. Ни шкафа, ни тумбочки. Одежда висела на вбитых у двери гвоздях или лежала на полу. В одном углу были сложены коробки из-под продуктовых наборов, пустые или полные, не понять. В другом из-под драной шинели выглядывали вещмешок и жестяной таз. В общем, было похоже, что Ханс-Хорст-Хайнрих не так давно, скорее всего, прошлой осенью дезертировал из вооруженных сил Фольдланда.
Искин привалил тело к топчану, на всякий случай приложил палец к сонной артерии и, ощутив слабое биение, выбрался из комнаты в коридор. Ничего, часа через три очухается. Он вытер о бедро пальцы, мокрые от пота Ханса-Хорста-Хайнриха. Надо было бы документы урода посмотреть. Может он Хьюберт?
— Мальчик!
Искин обернулся.
— Э-э, да?
Из пятьдесят второй комнаты выглядывала Ева Вивецки. В синем колпаке колоколом и в ночной рубашке.
— Я все видела, мальчик, — кивнула она. — Ты правильно сделал, что врезал этому говнюку. Не убил хоть?
— Нет.
— Если что, я подпишусь на то, чтобы его выселили.
— Я думаю, он и так кое-что уже уяснил.
Руку тянуло, покалывало холодом, и Искин, разминая, спрятал ее за спину. Ева зевнула.
— Ладно, мальчик. Мне хочется досмотреть мой сон. Знаешь, какой? — хрипло спросила она.
— Нет, — ответил Искин.
— И не узнаешь, — женщина скрылась за дверью.
Искин несколько секунд размышлял над ее словами. Это было приглашение? Своеобразное кокетство? Или правда жизни? Стеф он обнаружил в комнате, съежившейся на кровати и ревущей в подушку. В груди все оборвалось.
— Стеф.
Искин встал рядом, решительно не зная, что делать.
— Стеф, у нас нет времени.
Девчонка подняла голову от подушки.
— Он мне тру… сики порвал! — проревела она, захлебываясь слезами. — Е… единственные! Куда я без н… них? Сво… Сволочь!
Искин присел на кровать. Как-то само собой у него получилось приподнять, прислонить к себе, обнять Стеф.
— Ну и что? — сказал он, гладя ее плечо. — Я уже кое-что придумал.
— Я твои трусы не надену!
— Почему мои? — удивился Искин. — Видела Ирму? Худую такую женщину? Мы возьмем одежду у нее.
Стеф шмыгнула носом.
— Ее трусы я тоже не хочу.
— Она шьет и собирает одежду для беженцев. Выберешь сама, что понравится. Господи, что за фантазии? Почему кто-то должен снимать трусы с себя?
— Ах, вот… как, — девчонка сделала судорожный вдох.
— Именно, — Искин потянул ее с кровати. — Все, надо торопиться. Нам еще в два конца мотаться и в клинику.
— А этот? Он еще там?
Стеф встала, напряженная, как струна. Искин попробовал ее сдвинуть и увидел, как у девчонки на шее и на виске проступили жилки, а лицо задрожало, готовое вот-вот разродиться криком.
— Ты же видела, я его наказал, — сказал он.
Стеф посмотрела на Искина остановившимися, покрасневшими глазами и вздрогнула.
— Я боюсь его.
— Ну, я же с тобой, — улыбнулся он. — Если что, как шарахну электричеством!
— Спасибо.
Стеф прижалась, сцепив руки у Лема за спиной. Никакой эротики. Страх и отчаянная беззащитность. Свалилась на мою голову, подумал он.
— Все, пошли.
Глава 6
Номер Ирмы создавал впечатление вещевого склада. По крайней мере, половина комнаты была занята тюками, одеялами, отрезами ткани. Под потолком теснились кружева и гипюр. Бельевой шкаф вмещал простыни и пальто, а на дверцах в три слоя висели мужские штаны. У окна стояла швейная машинка «Gritzner». У стены, в темной половине, словно тушуясь, стыла узкая койка с табуретом вместо тумбочки в изголовье.
Воздух был сперт и пах рыбой и травами.
Оставив Стеф разглядывать бельевые залежи, Ирма отвела Искина к койке.
— Что тебе надо, Лем? — негромко спросила она.
— Нижнее белье, брюки, рубашку и, наверное, короткое пальто.
— На нее? — качнула головой Ирма.
Стеф в это время заставляла колыхаться гипюр, трогая его ладонью. Под самым потолком в гипюрных тенетах копошилась муха.
— Да, — сказал Искин.
Несколько секунд Ирма смотрела на него, словно давая возможность отказаться от своего слова, потом вздохнула.
— Хорошо, я подберу что-нибудь поновее.
— Ирма.
Искин вложил ей в руки две банкноты по десять марок.
— Это лишнее.
Женщина попыталась вернуть деньги, но Лем накрыл ее пальцы своими, заглянув в большие, окруженные тенями глаза.
— Это тебе за одежду.
— Этого много.
— Копи, — сказал Искин. — Слышала, что срок льготного проживания сократили до двух лет?
Ирма выдавила слабую улыбку.
— Меня это не касается. Считаюсь узницей режима. Собственно, эта комната записана за мной бессрочно.
— Все равно, тебе не помешает.
— Ладно. Куплю еще кофе.