Марки исчезли в кармане темного платья. Ирма шагнула к девчонке, которая остановилась у швейной машинки.
— Я знаю, тебя зовут Стеф.
Ведя пальцем по маховому колесу, Стеф кивнула.
— А вас — Ирма.
— Мне выйти? — спросил Искин.
Ирма на мгновение повернула голову.
— Да, Лем, пожалуйста. На пять минут.
— Уже.
Искин вышел коридор. Он направился в умывальную комнату, которая оказалась на удивление пустой, и за перегородкой справил в писсуар малую нужду. В одной из кабинок кто-то кряхтел. На грязном стекле было наклеено объявление о наборе всех желающих на поденные работы в лесное хозяйство Алпентилле, полторы марки в сутки и обед. М-да, подумалось Искину, а у нас в планах — море. То есть, куда мне, я-то не поеду… Он заглянул на кухню, поздоровался с теми, кто там был, мотнул головой от запаха подгоревшей пшенной каши.
— Господи, а проветрить?
Кто-то тут же открыл окно. Искин прибил таракана, вздумавшего в открытую пробежать от плиты к раковине. Потом посмотрел, как Фридрих Локке, сосед из сорок третьей, кромсает свиной бок. Широкий нож взлетал и опускался, взлетал и опускался. Хрясь! Вид за окном мутнел от летящего песка. Прошло пять минут? Женщина из новеньких, маленькая, черненькая, в нелепом платье, смущаясь, вынесла остатки каши. Будет это есть? Искин едва не потопал за ней, надеясь предложить ей хотя бы пять марок, чтобы она выкинула неудавшуюся стряпню.
— Лем, — позвала его Ирма.
— Да? Все уже?
— Пройди.
— Глаза закрывать?
Ирма коротко улыбнулась, оценив реплику. Тиская все еще холодеющую руку, Искин шагнул в комнату.
— Смотри.
Стеф силуэтом стояла напротив окна. На ней были широкие, темные штаны и короткое, легкое пальто. Волосы прибивала шляпа с полями. Вообще, ее можно было принять за мальчишку — фигурка худенькая, а отвороты пальто умело скрывали грудь.
— Ну, нормально? — настороженно спросила Стеф.
— Хорошо, — сказал Искин. — Самое то для нашего похода.
— Тебе нравится?
— Да.
— Мне тоже, — сказала Стеф. — Я как Гаврош. Дитя улицы. Нам в школе рассказывали про Гавроша.
— Вы куда-то собрались? — спросила Ирма, собирая с койки, видимо, не подошедшие брюки и пиджаки.
— Оформлю ее в центре беженцев, — сказал Искин.
— Как дочь?
— Не вижу других вариантов.
— А документы?
— Все сделаем там. Это просто.
— И тебе поверят? — удивилась Ирма, вываливая одежду на ворох белья, ждущего, чтобы его разобрали.
— А какой смысл регистрировать чужого человека, если это не дает никакой выгоды? Пособия на нее не выпишут.
— Почему?
— Потому что тогда у всякого мало-мальски соображающего беженца объявится куча малолетних отпрысков без документов.
— Разумно.
— Ирма, а у тебя есть зеркало? — спросила Стеф, крутясь на каблучках туфель.
— У стены под подоконником, за куском драпа, — ответила Ирма.
— Нашла.
Стеф вытащила зеркало, с одного края облитое то ли чернилами, то ли лаком, и на вытянутых руках протянула его Искину.
— Подержи, я посмотрю.
Искин обхватил пальцами острые кромки.
— Видно?
— Чуть выше. Ага.
— Непосредственная девочка, — сказала Ирма. Она закашлялась, прижала кулак к губам. — Лем вообще-то тебе чужой, милая. Могла бы называть его на «вы».
— Как же я папу могу называть на «вы»? — удивилась Стеф, рассматривая отражение.
— В хороших, воспитанных семьях так и говорят, — сказала Ирма. — Это вежливо и уважительно.
— А я оторва, — сказала девчонка.
Вид в зеркале ее удовлетворил, и анфас, и в профиль. Несколько секунд, прищурившись, она еще изучала себя, потом сказала:
— Еще бы шарф, красный.
Ирма сухо улыбнулась.
— Нет, шарфов нет.
— Жалко, — вздохнула Стеф.
— Пошли, — сказал Искин, беря ее за руку. — Ирма, спасибо.
— Не за что.
— Спасибо, — сказала Стеф.
Они прошли коридором к лестнице. В пятидесятой было тихо. Где-то звучала музыка, где-то слушали по радио последние новости.
Общежитие проснулось.
— А кто тебе Ирма? — спросила Стеф, перескакивая ступеньки.
Из-за плеча любопытно, ревниво, на мимолетном повороте головы, блеснул карий глаз.
— Знакомая, — ответил Искин.
— Она плохо выглядит.
— Сейчас еще ничего. Полгода назад была — страх и ужас.
— Ей тоже нужно к морю, — заявила Стеф.
Отклонившись к стене, Искин пропустил поднимающуюся компанию из трех парней и двух девушек.
— Была б твоя воля, — сказал он, — ты бы всех к морю перетащила.
— Не всех. Но Ирму-то можно. Ей полезно будет.
— Это точно. Только она не согласится.
— Почему?
— Потому что здесь она чувствует себя нужной.
Стеф прыгнула через три ступеньки.
— Пфф! Там тоже можно шить!
В зале на первом этаже еще спали. Хотя некоторые уже занимались какими-то малопонятными в полумгле делами. Кто-то читал, подсвечивая себе карманным фонариком. Кто-то стоял, кутаясь в одеяло. За стойкой, приложив ладонь к щеке, дремал старик Отерман. Левый ус под крупным носом подергивался от дыхания, будто живой.
— Здравствуйте!
Стеф подскочила к стойке, с шумом притопнув каблучками туфель. Отерман разлепил глаза и передвинул ладонь под подбородок.
— Слишком поздно, девушка, — пробормотал он. — Посещения разрешены до двадцати трех ноль-ноль.
— Уже утро! — выпалила Стеф.
— Тем более. Идите себе по добру-по здорову. Дверь открыта.