Крылья Алого Князя молнией метнулись вперед, и голова Тирана, как перезрелый арбуз, ударившись о каменный пол, брызнула на вновь почерневшую стеклянную стену фонтанчиком крови и мозгов Бессмертного. Ласковый голос, негромко, но мощно заливая обертонами огромный зал, скорее сравнимый со звуками органа, нежели с человеческой речью, ответил своему встретившему, наконец, свою судьбу и внезапно онемевшему собеседнику:
– Что ты за тварь…
Глава 3. «Миротворец»
«Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими».
Великий Разлом, словно сами каменные ладони Земли, сомкнувшись, бережно несет в себе каплю жизни, встречая и провожая навсегда воды великой реки. Капризные ветры гонят волны от каменистого берега на восток, мешая рыбакам вернуться домой со своим уловом. Не этот ли ветер привел сюда Назаретянина?..
Симон ворочался на неудобной, давно высохшей и побуревшей травяной подстилке, брошенной под раскидистой сикоморой. По мере того как блекли лучи опускающегося в багровые тучи солнца, он подмечал, как за покосившимися кольями давно рухнувшей ограды, приваленными осколками валунов, отделяющими их пристанище от пыльной дороги, редкие запоздалые жители Галилеи спешат вернуться в Капернаум. Город, лежащий в получасе ходьбы на север от давно заброшенной рыбацкой хижины. Братья возились возле очага, куда Андрей еще при свете дня навалил крупного сухого хвороста. Симон устал. Он думал об Учителе, который никогда не устает. Он думал о слухах об Иоанне, голову которого слуги царя бросили к ногам молодой распутницы. Ему было жаль их всех. А особенно жаль Учителя. Он пытался убедить себя в том, что эта жалость и есть искорка костра той самой огромной всепоглощающей любви, о которой говорит Учитель. Но чувствовал предательскую соленую примесь вкуса страха на губах. А страх и любовь несовместимы. Прибившаяся к ним вчера бродячая собака подняла отчаянный лай из придорожных кустов. И вслед этому лаю из темноты показалась высокая фигура путника, с головой укрытого длинным, до самой земли, черным покрывалом. Его посох бесшумно коснулся каменной россыпи на обочине. Не было слышно даже шарканья его ступней об остывающую, вытоптанную уже до него сотнями ног землю. Было в нем что-то неестественное, что-то неправильное. Черный балахон, как будто только что выстиранный в водах Галилейского моря и заново выкрашенный. Без следов пыли даже на обрезе, скользящем по земле. Кому вообще может прийти в голову красить виссон в черный цвет и обматываться им с ног до головы? Симон вскочил на ноги, преграждая дорогу незнакомцу. Но в этот момент рука Учителя легла ему на плечо.
– Проходи к нам, добрый человек. Присядь, если ты устал после длинной дороги. Я омою твои ноги родниковой водой. Утоли голод и жажду. Расскажи, если хочешь, о заботах, заставивших тебя отправиться в дальний путь.
Симон нехотя сделал шаг в сторону, открывая незнакомцу путь к костру и… Учителю. Но тот не двинулся с места. Несколько мгновений они с Учителем молча смотрели друг на друга, а затем Учитель указал рукой на вход в старую рыбацкую лачугу, приютившую их, и, развернувшись, первым двинулся вперед. Незнакомец все так же молча последовал за ним, чуть ускорившись, так что они практически вместе пересекли порог. Симон поежился. От этого… путника вяло какой-то странной потусторонностью. Некоторое время Симон изо всех сил прислушивался к тому, что происходит в хижине, будучи наготове в любой момент прийти Учителю на помощь, но все было тихо. И только когда он слегка расслабился, то ли ветер коснулся широких листьев египетской смоковницы, то ли в ушах Симона пронесся глухой свистящий шепот…
– …искупитель, сын Творца всего сущего, я пришел к тебе задать всего один простой вопрос…
– Я знаю, о чем ты хочешь меня спросить, но готов ли ты услышать мой ответ?..