Точка возврата

Вышел из машины. Серебристо-голубой «ланцер» с тонированными стеклами, без особых примет, таких по улицам шныряют тысячи. Цвет хороший, спокойный, Леськин любимый. Не спеша зашагал вдоль берега озера к белой старинной церкви на холме. Вместо пруда — расклякшее земляное дно, шумная техника. Наверху собирается народ, нищий на лестнице торопливо вынимает из коробки купюры и крупные монеты, оставляя лишь мелочь. «Его ждет удачный день. Отпевание, да еще младенца. Народу набежит тьма!» Слева старое кладбище. Шредер не верил ни в Бога, ни в черта. Вспомнился коммент одного фрейдиста: «Бог — главный фаллический символ!» Прошел за ворота, креститься не стал, рука не поднялась. Осмотрелся. Безликие бабки в платочках, из тех, что всегда ошиваются здесь, ленивые жирные кошки разлеглись на ступеньках. «А вот и наши герои пожаловали! Три бабы в черном и мужик. Негусто! Так вот ты какой, Лугов!» Шредер представлял себе обрюзгшего очкарика с бегающими глазками. А тут высокий спортсмен, скорее смахивающий на бандита, чем на врача. В глазах отчаяние и решимость. Шредер шкурой ощутил врага. Сильного, настоящего. Невольно дрогнул, отшатнулся. Истошно взвизгнула, шарахнулась из-под ног кошка. Шикнула бабка в клетчатом платке. Он так взглянул в скучную, постную физиономию, что она осеклась на полуслове, истово крестясь, забормотала молитву. Будто беса увидела.

Показался поп, шустрый, деловой. Взмахнул руками, словно дирижер на концерте, приглашая заходить внутрь. Кучка людей зашептала, зашевелилась. Понесли гроб, маленький и блестящий, вроде шкатулки. «Надо же, какой дорогой! Дерево, лак, черви зубы обломают». Усмехнулся в бороду, отступил, давая дорогу. Лугов слегка задел его, глянул сверху вниз, будто на таракана. «Ну, мы это еще посмотрим, кто кого!»

В церкви полумрак, потрескивают свечи, люди шепчутся, слов не разобрать. Сладкий, медовый запах свечей, душно, тошно. Шредер шмыгнул вправо, не снимая капюшона, встал у прилавка, где продают всякую религиозную дребедень, напрягся. Не любил церквей, неуютно в них, тягостно. Давит, как прессом. «А эти голубчики молятся, крестятся с постными рожами. Порядочных из себя строят, ханжи! Вот бабка, его, видать, мамаша. Сюда направилась, крупная, напористая, прямо ледокол. Всех теток оттеснила, деньгами машет, церемонию оплатить. Ей перечить себе дороже, тем более, если Богу записку строчишь. Здесь смирение нужно! Кстати, почем нынче счастье, здоровье, спасенье души? Почему прайс на стене не вывешен?» Чуть было вслух не сказал, тетка обернулась на его бормотание. Заспешил отойти немного вперед, поближе к фигурантам. Худенькая женщина, черный платок почти скрывает лицо, громко всхлипывает, заглушая заунывное бормотание священника. На нее шикают, глядят с осуждением, муж обнимает. Она отталкивает, кричит. «Так вот ты какая, Ладушка! Ай, ай! Неужто и вправду ни при чем? Ребенка бросила, а сама не в курсах? Дура? Что ж, разберемся, истерички — это по моей части!» Шредер отвернулся, чтобы не привлекать внимания, встал перед иконой, изображая благочестие. Святой смотрит строго, пронизывающе, аж оторопь берет. Пора уходить. Еще раз взглянуть, понять, почувствовать, нащупать слабину. «Девка на муже повисла, как камень. В его глазах ни тени раздражения, только грусть и боль. Будто любит? Если так, то влип парень по самое некуда».

Глава 21 Брат Иона

Как дальше жить? Муторно, серо, пусто. Его больше нет. Яма сырая, холодная, желтая мерзкая глина, холмик и крест. Маленький мой, что же это? Не уберегла! Лада съежилась еще больше. Батюшка сказал, ты с ангелами. Хочется верить, а не выходит, не стыкуется. Молиться надо, к Богу прийти. Как? Твердить слова молитв? Чужие они, неживые, далекие. Или не нужно никакого понимания, и это гордыня говорит? Ничего не знаю, и поговорить по душам не с кем. К священнику пришла, не до меня ему. Все торопится, говорит отрывисто, формально. Некогда рассуждать, надо жить. У него так и получается. Забот по горло. Детей трое. Бегают по церковному двору, кошек за хвосты дергают, никто не заморачивается. Матушка (язык не поворачивается так девчонку молоденькую называть) замотанная, лицо серое, в тон платку на голове. Счастливые, знают, зачем жить. Был бы Тошка, Лада бы тоже знала. Думать, искать. Где оно, настоящее? Его почувствовать нужно, найти. В сказках клубок по дороге катится, через испытания к правде, добру ведет. В жизни все по-другому. С самого начала по башке кувалдой, и не подняться.

С Валерием Ладе общаться невмоготу. Будто повязаны с ним виной и развязываться по отдельности должны. Каждый сам.

Убийца, кто он? Неужто и вправду дед? Приехал за прошлым, а прихватил будущее. Что ему пустота? Он к ней привык. Вся жизнь через одно место. Не надо о нем думать, если поймают, как глядеть на него? Гад, подлец, сволочь! Будь он проклят! Нельзя так, грех.

Дома сидеть невыносимо. Еще мать с работы придет. С ней говорить… О другом не получается, а об этом тяжело слишком. Пойти к Тошке, цветочки принести, помолиться, попросить прощенья.