Точка возврата

Коридор закончился, и мы с Мафусаилом оказались в парке с красивыми статуями античных богов и богинь. Лучи ласкового солнца пробивались сквозь тенистую листву деревьев. Прохладный ветерок свободно разгуливал по парку, разнося всюду запах цветов.

На встречу нам шел высокий господин, лет тридцати пяти, одетый по меньшей мере странно, будто пришелец из далекого прошлого. На нем был двубортный коричневый кафтан с золотыми пуговицами, из — под кафтана виднелась белая рубашка, на шее узлом был повязан светлый платок. Я поразился его несовременным стилем одежды, а еще тем, что в руках у него была розга, но меня не покидало ощущение, что мы встречались ранее.

— Мафусаил, этот человек — актер, и мы присутствуем при съемках исторической картины.

— О, нет, это — не съемка, это — реальная жизнь.

Тем временем, господин прошел всего в шаге от нас и приблизился к одной из статуй, удивительно, но он не обратил на меня и Мафусаила внимания, как будто мы — пустое место.

— Куда нас занесло? — спросил я.

— Мы в имении графа Волкова, в Подмосковье.

— Граф? Мафусаил, а какой сейчас год?

— На дворе, Дима, 1778 год.

— Ничего себе! Зачем мы здесь? И почему твой граф нас не замечает?

— Цель нашего визита поймешь сам, ты верно заметил, мы абсолютно невидимы для окружающих и можем заходить куда угодно, наблюдать делать выводы..

Мафусаил не успел закончить свою мысль, потому что в следующую секунду произошло невероятное — статуя чихнула. Граф тут же схватил «богиню» за волосы и начал с жестокостью ее сечь. Из ее уст вырывался крик, но она не сопротивлялась. И вдруг я понял, что все статуи — живые люди, раздетые догола и выкрашенные белой краской. Ни один из них даже не шелохнулся, боясь наказания. Внезапная догадка меня поразила, на моем лице появился испуг. Мафусаил, внимательно следивший за моей реакцией, начал рассказ:

— Все эти люди — крепостные, которые принадлежат извращенному, жестокому человеку — Владимиру Васильевичу Волкову. Волков считает себя знатоком искусства и развлекает себя самыми дикими способами. Он держит в страхе сотни крестьян. В его собственности более шестисот душ, и никто не знает пощады, ни старый, ни малый.

— Он издевается над живыми людьми?

— Нещадно, мой мальчик!

— Что же служит поводом для наказаний?

— А ему не нужны особые поводы. Он получает от издевательств наслаждение. Давай заглянем в несколько изб?

Не дожидаясь ответа, Ангел перенес меня в крестьянский дом. В избе, в которой мы очутились пространство от порога и почти до самой середины комнаты занимала глиняная русская печь с чугунным шестком. Возле печи находился шкафчик с посудой, вдоль всех стен были устроены лавки. Вот и все убранство. Единственным украшением комнаты я бы назвал белоснежные занавески на окнах, искусно расшитые цветами. «Бедненько, но чисто» — так сказала бы моя бабушка. На одной из лавок, не замечая нас, тихо стонал мужчина. Я хотел было спросить, чем могу ему помочь, но вспомнил, что это невозможно.

— Кто этот несчастный?

— Этого истерзанного крестьянина зовут Еремей Сенчуков. Граф Волков лично сек его семнадцать дней подряд, нанося ему по сто пятьдесят ударов плетями. Ерема не встает уже третий месяц, его спина навсегда останется в широких рубцах.

— Но что заставило Волкова совершить такое?

— О-о, — ухмыльнулся Мафусаил — Сенчуков совершил страшный грех: он пролил ведро с водой в тот миг, когда граф проходил мимо.

— Разве такое возможно? Я не верю, что человека можно изуродовать за подобную мелочь.

– «Изуродовать», говоришь? Сейчас я покажу тебе, кого граф действительно изуродовал.

Еще мгновение и мы перенеслись в другую избу, как две капли похожую на жилище Сенчуковых с той лишь разницей, что тут было много икон. В избе никто не стонал, напротив — тут звучала красивая песня. На лавке сидела девочка в сарафане и косынке, по виду совсем ребенок, и напевая вышивала. Должно быть, Мафусаил что — то напутал и здесь никто не пострадал от рук графа, но я ошибся. За окном послышался шум и малышка подняла голову, косынка в то же мгновение упала на пол, обнажив уродство.

Лучше бы я этого не видел!

— О Боже.. — сорвалось с моих губ.

Не в силах смотреть на девочку я отвернулся: ее лицо «украшал» страшный шрам от ожога, а голова была абсолютно лысая.

— Мафусаил, только чудовище могло сотворить такое!