— Я все прекрасно помню! А ты не забыл, что из-за него твоя дочь без сознания, а ее квартира сгорела?!
Сгорела? Постойте, как? Совсем? Сгорела так, что ничего не осталось? Раньше я не задумывалась о том, что, собственно, случилось с моими вещами. Но сейчас мне становится очень, очень плохо. Гораздо хуже, чем раньше. Это просто удивительно, насколько незначительной может показаться потеря большой любви по сравнению с потерей маленькой однокомнатной квартиры в доме без лифта. Я уже не чувствую ни теплой руки, ни биения сердца и не слышу спора родителей.
Как же это могло случиться? Соседи оказались настолько глупы, что звонили мне в дверь, но не догадались вызвать пожарных? Не может быть, чтобы ничего не осталось. Нет, я в это не верю. Только не моя железная коробочка от печенья, разрисованная заснеженными домиками. Кто-нибудь! Скажите, что она не пострадала!
Но, разумеется, никто не говорит мне ничего подобного.
Тот, кто никогда не будет моим, склоняется надо мной и шепчет мне прямо в ухо:
— Ну и зачем ты все это натворила? И что мне теперь с тобой делать? Отшлепать, что ли?
Вряд ли он всерьез рассчитывает получить ответы на свои вопросы, и я молчу. Тем более что отвечать особенно нечего. Вместе с моей большой любовью сгорела моя маленькая квартира…
— Чего же ты добиваешься? — его голос тихий и вкрадчивый. Родители замолкают. Наверняка пытаются услышать, что он сейчас мне говорит. Но он не так глуп, чтобы это позволить. — Чего ты хочешь?
Я хочу пить.
Дай мне воды! Неужели не видишь, что мои губы сухие и потрескались? Наверняка они поставили мне капельницу с жидкостью, которая не дает мне умереть, но только этого явно недостаточно. Давай пошевели мозгами и налей мне в стаканчик совсем чуть-чуть. Я буду пить осторожно и не обольюсь, обещаю.
— Что же ты хочешь?
Он проводит пальцем по моему лицу, медленно прорисовывая черточки. У меня есть глаза, и рот, и нос, и брови, и подбородок… Этот мужчина никогда не будет моим, но своими прикосновениями он возвращает мне меня.
— Как мне узнать, чего ты хочешь?
Я хочу, чтобы ты дал мне воды, дурень! Подумай! А если не можешь думать, позови на помощь свое воображение, я знаю, оно у тебя есть! Если бы ты лежал тут, в полной темноте, чего бы тебе захотелось? Пиииииить! Вот чего.
Но вместо этого он наклоняется еще ближе и целует меня в лоб.
— Ну хватит! И больше сюда не приходите, — это мама.
Нет, мама, не надо! Пожалуйста, отстань от него. Позволь ему сидеть здесь рядом со мной и держать меня за руку. Ты не знаешь, что я чувствую и слышу. Ты не веришь ни одному слову врачей, которые уверяют тебя, что со мной надо разговаривать. Ведь ты им не веришь, правда? И совсем ты не уверена, что вам еще можно на что-то надеяться, так? И тем не менее позволь ему тут сидеть. Может, моя квартира сгорела только для того, чтобы он ко мне приехал. Может, все, что случилось со мной за последние полтора года, было только для того, чтобы этот мужчина сидел тут и держал меня за руку, так позволь ему тут сидеть!
Медленно скрипят пружины кровати, когда тот, кто никогда не будет моим, поворачивается к маме.
— Вы слышите? — строго говорит она. — Больше сюда не приходите!
— А я еще никуда не ухожу.
— Как это?!
— А вот так, — ласково отвечает он, и мама как будто теряет дар речи от такой наглости.
Некоторое время они стоят молча.
— Хватит, пойдем поедим чего-нибудь, — голос у папы очень усталый: он совершенно не мог спать на этой раскладушке. Не помогли ни одеяло, ни подушка симпатичной медсестры, а искры, которые она тут запустила, наверняка еще и мешали. — Пойдем. А он пусть тут пока побудет.
— И ты тоже?! — задыхается мама.
— И я. Пойдем.
Я не знаю, о чем думает мама. Был ли у нее когда-нибудь мужчина, который никогда не будет ее мужчиной? Ждала ли она его? Звала ли она его каждую минуту? И был ли папа тем, которого она дождалась? Был ли он тем огнем, в котором сгорела ее гордость, ее представления о том, что хорошо и что плохо, ее маленькая квартира, в конце концов? Я этого не знаю, но, откровенно говоря, я никогда не слышала, чтобы наша семейная история была связана с пожарами.
Вокруг совсем темно и тихо. Потом дверь открывается и родители уходят, а тот, кто никогда не будет моим, остается. Он снова садится рядом со мной и кладет ладонь мне на лоб.
— Не волнуйся, все будет хорошо. Я посижу с тобой, пока ты не заснешь.
Вот оно. Я ждала этого полтора года. Чтобы он был рядом, когда я засыпаю, и следил за тем, чтобы все было хорошо. Так почему теперь, когда он сидит тут и держит меня за руку, я не могу заснуть?
Чуда не случилось. Я не вскочила и не бросилась ему на шею. Мой прекрасный принц оказался ненастоящим или моя любовь — недостаточно большой?
Он сидит неподвижно и не говорит ни слова. Мне уже начинает казаться, что он слился с темнотой, когда он медленно проводит рукой по моим волосам и поднимается.
— Очень глупо, что ты хотела умереть, — говорит он. — Когда выздоровеешь, я тебя обязательно отшлепаю.