Точка Женщины

Мама, не бери трубку. Оставь телефон здесь, выйди из комнаты и пропусти звонок. Ты наверняка не знаешь, как проверить, кто звонил, и от этого всем нам будет гораздо спокойнее. Он подумает, что я не хочу разговаривать, а ты подумаешь, что, если нужно, тот, чей звонок ты пропустила, перезвонит еще раз. Просто возьми за руку папу и выйди, а я тихонько полежу здесь одна и ничего не буду трогать, обещаю. Но мама не любит прислушиваться к словам, которые выкрикивают ей прямо в ухо, что уж говорить о мыслях, которые ей пытаются передать на расстоянии.

Если бы я могла, то при звонке телефона сжалась бы в комок.

— Алло, — говорит мама, и ее голос становится металлическим. — Это выыыы?

Кажется, она тянет это «вы» бесконечно, и я почти вижу, каким острым и презрительным в этот момент делается ее лицо. Нет, мама, только не бросай трубку. Раз уж ты ответила, давай продиктуй ему адрес, позволь ему примчаться и полить меня слезами, вдруг это поможет? Давай, мама, ты же кроме учебников по математике наверняка читала в детстве и сказку про спящую красавицу? Или нет? Неужели может быть такое, что ты ее не читала?! Или она показалась тебе недостаточно логичной? Брось, когда твоя дочь лежит тут с измученным мозгом и обгорелыми ушами, можно плюнуть на логику! Хотя бы раз в жизни! В качестве эксперимента!

— И у вас хватает наглости ей звонить?! — мамин голос звучит так, что даже я чувствую себя виноватой. — Что вам нужно? Ах, у вас ощущения неприятные? Так засуньте их себе в задницу! Может, от этого вам станет приятней, хотя я лично в этом сомневаюсь.

Мама удовлетворенно хлопает крышкой телефона, и вокруг снова становится темно и тихо. Папа встает и ходит по комнате из угла в угол. Все-таки удивительно, насколько родители делаются похожими на обычных живых людей, когда думают, что дети их не слышат. Если бы у меня был рот, я бы расхохоталась. Кто бы мог подумать, что моя мама может произнести вслух слово «задница», да еще и упомянуть о том, что связанные с ней ощущения могут быть приятными!

Телефон звонит снова. Папа нервно кашляет. Мама снимает трубку.

— Кажется, я выразилась предельно ясно, и больше ничего обсуждать с вами не собираюсь.

И щелкает крышкой. Телефон звонит. Мама не отвечает. Папа кашляет сильнее, но никто из них не произносит ни слова. Этот мужчина никогда не будет моим и за него противопоказано выходить замуж, но он очень, очень настойчив. Сколько они сидят так в полном молчании, слушая веселенькую мелодию моего телефона? Мне трудно судить, ведь в темноте время течет совсем по-другому. Между тем температура воздуха продолжает неуклонно ползти вверх, и наконец мама не выдерживает.

— Здесь настоящая душегубка. Тебе принести воды? Я быстро.

Скрипит дверь, мама выходит. И тут мой телефон снова вздрагивает и начинает звонить. Давай, пап, у нас совсем мало времени. Сними трубку, скажи ему адрес или хотя бы номер больницы — ему и этого будет достаточно. Когда мама вернется, мы сделаем вид, что все так и было, и мы не двигались с места и ничего не предпринимали без ее одобрения. Не знаю, как тебе, а мне это будет совсем несложно. Помнишь, как тогда, когда ты купил мне восемь мороженых и никто не мог понять, отчего у меня такая жуткая ангина? Папа не двигается, и телефон начинает свою веселенькую мелодию с начала. Ну давай же!

В полной темноте хрустят суставы, и папа очень тихо говорит:

— Алло, вы слушаете? Она без сознания, вы можете записать адрес?

Пока тот, кто никогда не будет моим, торопится ко мне, пытаясь обмануть московские пробки, жара становится нестерпимой. Мне проще: я не уверена, что у меня есть тело, но рядом все мучаются от духоты.

— Это просто безобразие, что у них нет кондиционеров, — говорит мама.

— М-дааааа, — соглашается папа.

— На кондиционеры нет средств, — злорадно произносит медсестра, которая в присутствии мамы превращается в настоящую мегеру. — Но вы можете открыть окно.

В полной темноте папа поднимается и шагает в противоположную сторону комнаты. Щелкает щеколдами и скрипит окном.

— Зззаррраза!

Конечно, только папа может посадить занозу, открывая больничное окно. Но это ничего, пап. Подожди, пока мама уйдет, и медсестра забинтует тебя с ног до головы, вот увидишь.

О чем он думал, складывая свои вещи в большую желтую сумку с красным пятном на боку? Не о том ли, как мы ездили с ней же на шашлыки и разбили бутылку кетчупа, который растекся, образовав на желтой ткани некое подобие африканского материка? Или о том, как бы побыстрее от меня отделаться? Или всего лишь о том, что он будет есть на ужин? Я этого не знаю. Его лицо оставалось таким спокойным, как будто не происходит ничего исключительного. И я не могу понять, как это получилось, но мне даже не пришло в голову заплакать.

— Ты скоро вернешься? — вот и все, что я догадалась спросить.

— Скоро. А вообще как получится. Пожелай мне удачи, а?