Читаем Точки пересечения. Завещание полностью

Скрытно пробираясь обходными улицами к макулатурному ларьку, куда обещала подойти Анжелика, Коробченко украдкой кинул бирюзовый перстень в кузов проезжавшего самосвала, загруженного щебнем. Расписку Милосердова, словно спасательную соломинку, он сохранил на случай, если придется доказывать, что деньгами Зоркальцева не воспользовался, хотя прекрасно понимал — легче от этого ему не будет…

Из Новосибирска Антон Бирюков уезжал рано утром. Умытый вчерашним ливнем город омолодился. В многочисленных лужицах на подсохшем асфальте искрились солнечные блики. Было тепло и тихо. До отправления электрички оставалось около часа, и Бирюков, чтобы развеять гнетущее состояние от ночного допроса, пошел к вокзалу пешком.

У Железнодорожного РОВД хмурый сержант милиции вынимал из витрины розыскную ориентировку с фотографией Жоры Коробченко. Остановившаяся возле сержанта любопытная старушка спросила:

— Словили одного бродягу?

— Так точно, бабушка, — ответил сержант.

— И когда вы всех их переловите?

— Придет время — переловим.

Старушка вздохнула.

— Дай господь вам удачи…

Сначала на вокзале, затем в электричке, под убаюкивающий перестук колес, Бирюков всю дорогу сосредоточенно размышлял о Жоре Коробченко, так безобразно и глупо растоптавшем свою судьбу…

А через два года в областной газете Антон увидел большую фотографию улыбающейся девушки. Подпись под фотоснимком гласила, что это Елена Кудряшкина — победительница зонального соревнования молодых мастеров машинного доения. Бирюков долго рассматривал знакомое лицо. Потом взял ножницы, аккуратно вырезал фото из газеты и положил в ящик рабочего стола как память о Леле, которая не сразу, но с помощью добрых людей все-таки нашла свое место в жизни.

ЗАВЕЩАНИЕ





В спальне с вделанного в потолок большого крюка, на каких раньше подвешивали детские люльки, свисала короткая пеньковая веревка с петлей на нижнем конце… Возле табуретки сидел черный крохотный котенок и безостановочно, как заводной, мяукал.

Глава I

Этот день для Антона Бирюкова начался неприятным разговором с начальником районного отдела внутренних дел подполковником Гладышевым. Причиной тому явился рапорт о переводе на другую работу, который с соблюдением необходимых в таких случаях формальностей Бирюков подал подполковнику через секретаря. Собственно, Антон заранее предполагал, что вряд ли ему удастся легко перейти из уголовного розыска на более спокойную должность, поскольку служба у него, как говорится, шла ровно и он считался одним из лучших оперативников не только в своем районе, где от начинающего оперуполномоченного вырос до начальника отдела, но, пожалуй, и во всей Новосибирской области. А какой же руководитель с легким сердцем даст согласие на перевод с понижением толкового сотрудника, если, к тому же, еще и достойной замены вроде бы нет? Однако Бирюков не думал, что подполковник примет его рапорт так болезненно.

Нахмурив седые брови, Гладышев сухо предложил сесть, суровым взглядом уставился Антону в глаза и без всякой дипломатии рубанул:

— Никуда я тебя, голубчик, не переведу! Понял?..

Бирюков спокойно выдержал взгляд:

— Нет, Николай Сергеевич, не понял. Я ж не в начальники стремлюсь — наоборот, прошусь на понижение…

— Не прикидывайся, Антон Игнатьевич, понижением, — не дал договорить подполковник. — Рано в твоем возрасте в обоз пристраиваться! Вот уж не ожидал от тебя такого подвоха.

Какой же это подвох?

Гладышев отвел взгляд в сторону. Хмуро распечатал пачку «Казбека». Прикурив, выпустил густое облако табачного дыма и заговорил с ноткой обиды:

— Я ведь тебя, голубчик, с первого дня работы у нас перспективным на рост считаю. В начальники ведущего отдела продвинул. Планировал вот-вот предложить должность моего заместителя по оперативной работе. Честно скажу, замену себе готовлю — мне ведь до пенсии сущий пустяк остался. И вдруг — «прошу освободить от занимаемой должности». Додумался! Неужели не хочешь в тридцать с небольшим возглавить один из крупнейших РОВД?..

— Нет, Николай Сергеевич, не хочу, — без тени позерства ответил Бирюков.

Седые брови подполковника удивленно вскинулись:

— Объясни, почему?

— Начальник райотдела — это и администратор, и хозяйственник, и еще много всякой всячины под его опекой. Я по складу характера для такой должности не гожусь. Не умею волчком вертеться — реакция замедленная.

— Брось прибедняться! Знаю твою реакцию… Обиделся? За что? Мы ведь твою работу ценим. Недавно орденом Красной Звезды тебя наградили. «Отличника милиции» имеешь. Ну, хочешь, на присвоение внеочередного офицерского звания представим. Все основания для этого есть.

Бирюков улыбнулся:

— Звания не прибавляют ума и способностей.

— Вот как! Выходит, знаки отличия — пустое дело?

— Нет, не пустое. Заслуги должны отмечаться.

— Тогда в чем же дело?

— У меня в рапорте написано…

— Рапорт — формальная бумага. Давай словами, начистоту выкладывай.

Бирюков вздохнул:

— Надоело, Николай Сергеевич, постоянно жить, как говорят психологи, в области отрицательных эмоций. Боюсь зачерстветь, стать равнодушным к чужому горю.

Перейти на страницу:

Все книги серии Издано в Новосибирске

Похожие книги

Армия жизни
Армия жизни

«Армия жизни» — сборник текстов журналиста и общественного деятеля Юрия Щекочихина. Основные темы книги — проблемы подростков в восьмидесятые годы, непонимание между старшим и младшим поколениями, переломные события последнего десятилетия Советского Союза и их влияние на молодежь. 20 лет назад эти тексты были разбором текущих проблем, однако сегодня мы читаем их как памятник эпохи, показывающий истоки социальной драмы, которая приняла катастрофический размах в девяностые и результаты которой мы наблюдаем по сей день.Кроме статей в книгу вошли три пьесы, написанные автором в 80-е годы и также посвященные проблемам молодежи — «Между небом и землей», «Продам старинную мебель», «Ловушка 46 рост 2». Первые две пьесы малоизвестны, почти не ставились на сценах и никогда не издавались. «Ловушка…» же долго с успехом шла в РАМТе, а в 1988 году по пьесе был снят ставший впоследствии культовым фильм «Меня зовут Арлекино».

Юрий Петрович Щекочихин

Современная русская и зарубежная проза