Тогда ты услышал

Лицо Карлы Амондсен необыкновенно бледное, почти как наволочка. Ее домашний врач сказал, что она принимает сильные успокоительные средства, и попросил разрешения присутствовать при снятии показаний. ГКУП Мона Зайлер и ГКУП Хельмут Штрассер из комиссии по расследованию убийств Кобурга сидели на табуретах у постели Карлы Амондсен. Эта уже третья попытка взять показания у госпожи Амондсен была такой же бесплодной, как и две предыдущие.

— У нее шок, — сказал домашний врач, прислонившись к двери и скрестив руки на груди. Это он говорил не впервые. — Оставьте же ее, наконец, в покое.

Он говорил, как в сериале о врачах. Может быть, он был немного влюблен в свою пациентку. Карла Амондсен очень красивая женщина, даже в таком состоянии.

— Йозеф, — окликнула его Карла Амондсен.

Все присутствующие удивленно повернулись к ней. В первый раз она открыла рот по собственной воле.

— Йозеф, я сама справлюсь. Можешь подождать за дверью.

Домашний врач смущенно посмотрел на нее, потом обиженно кивнул и вышел из комнаты.

— Я вам не очень-то помогла, — сказала Карла Амондсен Моне.

Ее голос звучал глухо, что, вероятно, было связано с приемом медикаментов.

У Моны был трудный день. Специальная комиссия «Константин» работала круглые сутки, одно совещание переходило в другое, некоторые из них проходили среди ночи. Да еще эта постоянная езда туда-сюда на машине! Никто не выспался. И при этом расследование по-прежнему находилось в той фазе, когда сведения — то есть свидетельские показания — только собирались и анализировались. Куча бумаг — протоколов, записок и отчетов — становилась все больше, в то время как дело практически не продвинулось. Каждый день Мона ложилась спать не раньше двух, а то и трех ночи, а вставала не позже половины седьмого. Стирать было некогда. Уже неделю она носила одни и те же джинсы и свитер. Лукас жил у Антона, потому что очень просил разрешить ему побыть с отцом, не хотел к тетке. Лин, которая называла Антона не иначе как полууголовником, обиделась, а Моне это показалось странным. Поэтому сестры временно не общались.

— Мне очень жаль, — произнесла Карла Амондсен, снова глядя только на Мону, избегая смотреть на Штрассера.

Теперь на ее щеках появился румянец, и вообще она выглядела бодрее. Можно было надеяться, что она больше не будет плакать. Плачущие люди сильно выбивали Мону из колеи.

— У нас очень много вопросов, — сказал Штрассер и погладил свои поседевшие усы.

— Да, — согласилась Карла и ненадолго закрыла глаза.

Ее пышные темные локоны спутались. Когда она медленно и тяжело привстала и подняла повыше подушку, на которую оперлась спиной, стал ощутимее слегка кисловатый запах пота и болезни.

— Знаете, я хотела уйти от мужа. Поэтому в воскресенье меня не было в его доме. Я хотела переехать. Вместе с Анной.

После этого заявления она сделала паузу. Кажется, она считала, что сообщила очень важную новость, но это уже было известно. Друзья Амондсенов сообщили Моне о предстоящем разводе. Но все равно, рассказав об этом, она дала понять, что готова сотрудничать.

— Анна — это ваша дочь? — спросила Мона, умышленно не глядя на Штрассера.

Когда те, кто снимает показания, переглядываются между собой, это выбивает говорящего из колеи. Иногда это тактически выгодно, но не на этот раз. Четырехлетняя Анна сейчас находилась у родителей Амондсена.

— Да. — Опять слезы, катящиеся из-под закрытых век.

Мона решила проигнорировать их.

— Извините, но мы должны задавать подобные вопросы.

— Что? — Карла Амондсен взяла себя в руки.

Мона подала ей платок. Невольно вспомнилась Карин Столовски. Сцена практически идентична той. Мужчины заставляют женщин плакать. Так или иначе.

— Вы хотели уйти от мужа. Давно вы так решили и почему?

И снова Карла Амондсен начала всхлипывать.

— Вы поняли мой вопрос?

— Да. — Она высморкалась.

— Итак, давно ли и почему?

— Я решилась на это примерно две недели назад. Из-за другого мужчины.

— Вашего врача? — вставил Штрассер, и Мона с удивлением увидела, что Карла Амондсен улыбнулась сквозь слезы.

— Йозеф! С чего вы взяли?

Штрассер тоже улыбнулся. Карла Амондсен казалась ему привлекательной, это очевидно. И она это заметила, и ей это было приятно. В ее положении никто и думать не мог о флирте. Но с другой стороны, настроение у нее улучшилось.

— Если вы влюбились в другого мужчину, это ваше личное дело, — по-отечески, успокаивающе сказал Штрассер. — Если это никак не связано с нашим делом, можете не говорить.

Ее лицо снова посерьезнело, но глаза на этот раз остались сухими. Спустя некоторое время она произнесла:

— Меня не было рядом, когда я была нужна Роберту.

— Что вы имеете в виду? — спросила Мона.

— Если бы я была рядом, Роберт поехал бы на работу на машине, а не на трамвае. Тогда этого не случилось бы.

Оба удивленно посмотрели на нее.

— Откуда вы знаете? — спросил Штрассер.

Снова у Карлы Амондсен изменилось выражение лица. Теперь оно стало печальным. Есть люди, которые выглядят лучше всего, когда чем-то опечалены. Карла Амондсен принадлежала к их числу.