Вдруг слова эти потонули в общем гаме, исчезли, словно их и не было; я увидал, я не расслышал — именно увидал, как внезапно умолк этот человек с растрепанными, ниспадающими до плеч космами живого пророка, с распростертыми руками — Вимбутас, и как резко схватился рукой за белую ткань сорочки на груди; Шапкус крикнул:
— Дальше!
— Что дальше? — подхватил еще кто-то, словно эхо; может, это был сам Вимбутас, не знаю. — Что дальше, коллега?
— Что возглашает Гораций — дальше! В этом суть! Вы слышите — суть!
Я и не подозревал, что Шапкус так проворен, — до того стремительно соскочил он со своего стула и вспрыгнул на соседний, напрочь позабыв о Даубарасе; глаза его блестели стеклянным блеском.
— Sit ius liceatque perire poetis!.. — громко воскликнул Шапкус, поднимая кверху очень тонкую руку в облегающем желтом рукаве; он почти касался люстры.
— Вот глупости… ну что за глупости!.. — услышал я и сообразил, что стою у другого края стола, рядом с профессором Вимбутасом, который обеими руками держался за спинку стула и весь трясся, точно в сильном ознобе; «Бенис, капли, отдохнуть, Бенис», — шелестела белоголовая Вимбутене — легкая, как пух одуванчика; не отдавая себе отчета в том, что происходит — что все это значит, — я встал и, держа в руке уже пустую рюмку, побрел в этом дрожащем опаловом мареве…
VII
Потом опять кто-то тронул меня за плечо;
— Препроводил, — объявил Шапкус, втискиваясь между Марго и мной; весь он был странно уплощенным и походил на пожелтевшую доску, дряблые щеки тряслись, на меня он смотреть избегал непонятно почему. — Разве можно ему, государственному деятелю, оставаться тут и наблюдать этакие эксцессы… когда студент второго курса…
— Ну, хватит, хватит! — заторопилась Марго и зачем-го взяла меня за локоть. — Разве вы не видели, что он пьян в стельку, наш студент второго курса?
— Пьян? Разве это оправдание, коллега? И в пьяном виде нельзя распускать язык. И, разумеется, руки!
— Мне было бы бесконечно жаль, доцент, если бы представитель только из-за этого…
— Отбыл? — Шапкус ехидно улыбнулся.
— Это мои гости, доцент, — сказала Марго. — Я их привезла: Ауримаса и товарища из центра…
— Ваше благородное сердце преисполнено любви к ближнему. — Шапку с томно прикрыл глаза, вытянул руку, взял пальчики Марго и поднес их к своим губам — благоговейно, словно верующий — четки. Но она по-прежнему другой рукой держала меня под руку, будто грелась. — Только вот по отношению ко мне вы…
— Мы не одни, доцент. Коллега Глуоснис… — Марго повернулась ко мне, — в этом доме впервые… и еще, не приведи бог, подумает, что между нами, доцент…
— Ну, конечно, конечно, — Шапкус нехотя выпустил ее руку; Марго подмигнула мне; очевидно, комедия эта ей нравилась. — Мне очень приятно… то есть, я хочу сказать… соперников становится все больше… А вы, милый мальчик, сдается мне, добрые знакомые… с товарищем представителем?..
— С Даубарасом? Отчасти, — ответил я довольно невразумительно.
— Как тебе повезло! — воскликнула Марго; ее глаза лучились.
— Повезло?
— Ведь не каждый может этим похвастать… И он, понятно, не с каждым будет… Ух, посватался бы он ко мне… я бы не раздумывая…
— Не раздумывая? — переспросил я, осторожно освобождая свой локоть от ее ладони.
— Ни минутки. Такие мужчины, коллега Глуоснис, бесценное сокровище. И если бы я была с ним ближе знакома… ну, хотя бы как ты…
Она тихонько засмеялась.
«Как-никак, ты называешь его по имени, — думал я, глядя на пикантную родинку у нее на подбородке. — И звонила кому-то по его просьбе… Ты неплохо знаешь его, Маргарита…»