Читаем Тогда, в дождь полностью

Тут я призадумался и огляделся по сторонам — шел я по Дубовой роще, Старика не было, исчез и мальчик, исчез сон: могучие, раскидистые деревья над моей головой словно вникали в то, что я им толковал — а я в самом деле говорил, только не им, а себе самому; Сонату я навещал реже, и если бы спросили почему, я бы, пожалуй, не смог ответить; просто с того дня — ВИЛЬНЮС, РЕДАКЦИЯ, НА КОНКУРС написал тогда я и вместе с этим письмом будто скинул в почтовый ящик себя самого — прежнего Ауримаса, которого поджидала в тот день Соната; Соната Соната Соната — шуршала ручка; Ауримасу в день рождения — Соната; она поджидала — не дождалась — прежнего не было, а этот, новый… Он все еще озирался вокруг младенчески удивленными глазами, будто в самом деле только что появился на свет; он еще ничему не верил — когда спрашивали другие, и уже чему то верил — тайком, наедине с собой; он получит премию, а покамест… Покамест прокурор велел мне никуда не отлучаться из Каунаса, пока мое дело не закрыто; дело; ловкач этот Жебрис, обвел меня вокруг пальца, теперь Раудис меня в порошок сотрет, — какое это имеет значение, что мы когда-то из одной баклажки… Да и Гарункштис пока что… Неужели ты думаешь, я, Гарункштис, допущу, чтобы наш истинный друг… комсомолец… — вспомнил я и чуть было не ругнулся, словно меня больно ущипнули… Неужели ты думаешь?.. Значит, только как комсомольца… Ну и что же, оттопырил губу Гарункштис, когда на следующий день я, правда довольно осторожно, спросил у него, каким образом меня приняли в секцию, — разве я не видел, как они… Ладно! Видел не видел, отмахнулся Гарункштис; станем тут устраивать вечер воспоминаний… И как ты полагаешь: надо или не надо нам укреплять секцию политически? Политически? Конечно, надо, но… прежде всего, как-никак талант… Пошло поехало! Да разве я допущу, чтобы тебя… активиста… насколько я разбираюсь, драгоценный мой… Стало быть, как активиста? Меня — как активиста? Ну, завел пластинку, сил нет… уж как мы делаем, это… Важен сам факт — тебя приняли, а что до мельчайших подробностей, деталей… Нет уж, выкладывай до конца, я схватил Гарункштиса за отвороты пиджака — как Старик мальчика; Мике, мы с тобой не дети. Не дети? Это еще как сказать, покачал Мике головой; все мы дети, Ауримас. И все играем. Все? Конечно, все. Мике медленно отвел мою руку и перевел дыхание; и ты, и я, и Грикштас… И даже Даубарас. У него, слышал я, тоже такой комплекс… А уж если у кого он завелся… Комплекс? У Даубараса? А разве нет? — Мике взглянул на меня из-под своих косматых бровей; достопочтенный Шапкус достаточно много мне толковал об этом… когда мы ходили в «Тульпе» выяснять отношения… И если ты будешь молчать… В чем дело? Говорят, Даубарас сам кое-что на этот конкурс представил… Ну, это ты, дружище Мике, загнул… Загнул? Загнул, милый мой, или не загнул, а говорят… Слушай, может, поищем где-нибудь пива, ни с того ни с сего предложил он; у нас на факе такая духотища, рвутся голосовые связки. Радиаторы чуть ли не докрасна раскалены, а еще говорят — перебои с топливом. А может, это от жары звенит в ушах, а? У тебя как? Нет, отвечаю, у меня не звенит. У меня, друг Мике, не звенит. Повернулся и ушел: пеняй на себя, Ауримас; и на что ты рассчитывал — на бурные аплодисменты?

Принять отложить отклонить; отклонить — опять застучало в висках, и снова, как и много дней назад, я ощутил во рту противный вкус, будто наглотался рыбьего жира; я снова увидел Старика — на этот раз в обличье прокурора, идущего по противоположной стороне улицы, и с грустью подумал, что сны, очень может быть, сбываются — особенно те, что чертовски походят на действительность; вот я и вижу прокурора Раудиса, он идет по другой стороне улицы; шагает, помахивая толстым желтым портфелем, не глядя в мою сторону, — есть дела поважнее; а возможно, идет в университет, где, говорят, он доучивается; я свернул в парк. Встречаться с прокурором сегодня мне вовсе не хотелось — с прокурором Раудисом, хотя он и признал, что со мной знаком, — о, радость; он даже назначил тебе свидание, Ауримас, — разве это не чудесно; а чтобы ты, упаси бог, не вздумал от свидания улизнуть, до поры до времени из города… к родным или еще куда-нибудь… О да, сон кончился; и красные от холода босые мальчишечьи ноги уже не семенят рядом; Старик заковылял вниз по улице Выставочной, размахивая кожаным портфелем, который весьма подходил к его седой окладистой бороде; занятно, о чем они будут говорить в следующий раз с прокурором и при чем тут Лейшисы?

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Дружбы народов»

Собиратели трав
Собиратели трав

Анатолия Кима трудно цитировать. Трудно хотя бы потому, что он сам провоцирует на определенные цитаты, концентрируя в них концепцию мира. Трудно уйти от этих ловушек. А представленная отдельными цитатами, его проза иной раз может произвести впечатление ложной многозначительности, перенасыщенности патетикой.Патетический тон его повествования крепко связан с условностью действия, с яростным и радостным восприятием человеческого бытия как вечно живого мифа. Сотворенный им собственный неповторимый мир уже не может существовать вне высокого пафоса слов.Потому что его проза — призыв к единству людей, связанных вместе самим существованием человечества. Преемственность человеческих чувств, преемственность любви и добра, радость земной жизни, переходящая от матери к сыну, от сына к его детям, в будущее — вот основа оптимизма писателя Анатолия Кима. Герои его проходят дорогой потерь, испытывают неустроенность и одиночество, прежде чем понять необходимость Звездного братства людей. Только став творческой личностью, познаешь чувство ответственности перед настоящим и будущим. И писатель буквально требует от всех людей пробуждения в них творческого начала. Оно присутствует в каждом из нас. Поверив в это, начинаешь постигать подлинную ценность человеческой жизни. В издание вошли избранные произведения писателя.

Анатолий Андреевич Ким

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги