Читаем Тогда, в дождь полностью

Начало этого сна он помнит довольно отчетливо: открыл дверь редакции, вежливо поздоровался, представился; обычная формальность, мог и не сообщать, зачем явился, — редактор и сам знал, с какой стати явился в студию некий Ауримас Глуоснис, ведь в программе уже значилось, что сегодня, в восемнадцать ноль-ноль… Но редактор — тот самый, который вчера заходил к нему на курсы и пригласил сюда, — не ответил ни на приветствие, ни на вопрос Ауримаса относительно того, что ему надо делать; он снял свои огромные очки и не моргая смотрел на вошедшего, точно видел его впервые в жизни; Ауримас снова назвал свою фамилию и повторил, зачем пришел.

Теперь он обнаружил, что на него удивленно смотрит не только вышеупомянутый редактор, но и еще трое, а то и четверо сидящих в комнате мужчин; разглядывают с нескрываемым любопытством, точно на редкое ископаемое; один из них, в пестром ворсистом жакете, не вытерпел, прыснул в кулак. Возможно, Ауримас его где-то видел — на собрании секции или еще где-нибудь; а может, и нет, но чтобы настолько… да еще сегодня… Ауримас пожал плечами, не понимая, что происходит, человек в пестром жакете хихикнул снова — на этот раз гораздо смелей, вскочил со стула, зажал руками хохочущий рот и выскочил вон из комнаты. Довольно странный способ принимать людей, подумал Ауримас и осведомился, не пришел ли он слишком рано — дело в том, что часы он сдал в починку (на самом деле эта вещица значилась в списке неотложных покупок с первого гонорара); в общем, он явился, и если надо посоветоваться… порепетировать или как тут положено…

— Но передачи не будет, — наконец вымолвил редактор, преодолев свое замешательство и водрузив на переносицу солидные очки. — Неужели вы считаете…

— Не будет? А почему? И в программе объявлено… — Ауримас растерянно вынул из кармана купленную по пути, в киоске, газету и показал последнюю страницу. — Вот здесь, внизу…

— Газету положено читать внимательно… — заметил редактор и не спеша развернул сложенный вчетверо листок. — Начинать надо вот отсюда… от официальных сообщений и передовицы… вот откуда!

Он расправил шуршащие страницы, ткнул пальцем в какой-то заголовок и резко рванул с переносицы свои очки — получилось довольно грозно и решительно; Ауримас вгляделся.

ПОД ПОКРОВОМ «ИСКУССТВА» — КЛЕВЕТА, — прочел он и снова пожал плечами: какое это имеет к нему отношение? К его выступлению по радио?

Отстранив газету, он вопросительно глянул на редактора.

— Читай, читай, — тот снова ткнул пальцем в газетный лист — толстым, испачканным в чернилах; он даже засопел своим крупным носом. — Читай.

Что ж, если настаивают; Ауримас взял газету; если это что-то значит…

ПОД ПОКРОВОМ «ИСКУССТВА» — КЛЕВЕТА, — прочел он опять и поморгал глазами, словно туда попала соринка, потом еще раз недоверчиво посмотрел на редактора; тот как раз надевал свои очки и делал это крайне сосредоточенно, глядя лишь на блестящие стекла в толстой роговой оправе; его мясистый нос слегка покраснел, лоснился слегка раздвоенный кончик; Ауримасу почудилось, что этот кончик чуть подрагивает. Смеется, что ли, редактор? Тут он заметил, что находящийся в комнате долговязый рыжеволосый тип, ничуть не стесняясь, прикрывает рот ладонью, а другой, тот, что встал из-за стола и вышел в коридор, остановился и смотрит в приотворенную дверь; и еще двое беззастенчиво глазели на Ауримаса и редактора — оба в зеленых костюмах, таращились, как две зеленые лягушки, делать им нечего, а ведь перед каждым по листу бумаги и авторучки рядышком; спектакль, судя по всему, доставлял им удовольствие — нет, друзья, что ни говори, не каждый день является к нам автор с рекламой собственных писаний, тех самых, о которых республиканская печать…

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Дружбы народов»

Собиратели трав
Собиратели трав

Анатолия Кима трудно цитировать. Трудно хотя бы потому, что он сам провоцирует на определенные цитаты, концентрируя в них концепцию мира. Трудно уйти от этих ловушек. А представленная отдельными цитатами, его проза иной раз может произвести впечатление ложной многозначительности, перенасыщенности патетикой.Патетический тон его повествования крепко связан с условностью действия, с яростным и радостным восприятием человеческого бытия как вечно живого мифа. Сотворенный им собственный неповторимый мир уже не может существовать вне высокого пафоса слов.Потому что его проза — призыв к единству людей, связанных вместе самим существованием человечества. Преемственность человеческих чувств, преемственность любви и добра, радость земной жизни, переходящая от матери к сыну, от сына к его детям, в будущее — вот основа оптимизма писателя Анатолия Кима. Герои его проходят дорогой потерь, испытывают неустроенность и одиночество, прежде чем понять необходимость Звездного братства людей. Только став творческой личностью, познаешь чувство ответственности перед настоящим и будущим. И писатель буквально требует от всех людей пробуждения в них творческого начала. Оно присутствует в каждом из нас. Поверив в это, начинаешь постигать подлинную ценность человеческой жизни. В издание вошли избранные произведения писателя.

Анатолий Андреевич Ким

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги