Тогда, в дождь

Ишь ты! Нет, не боялся я сегодня Даубараса, ничуточки не боялся, хоть он и смотрел на меня, как когда-то смотрел на мальчишку с сумкой, набитой газетами, на хилого недомерка, с которым (о, радость!) согласился сыграть два сета в пинг-понг; как на парнишку, который мастерил профессору голубятню; и говорил он все тем же, пусть ровным, но не допускающим ни малейшего возражения тоном, который всегда гнетуще действовал на меня; такой вот — в рубашке с расстегнутым воротом — Даубарас был мне ничуть не страшен, хотя — нечего греха таить — намек я понял, да еще как; знает? Ну и что же? Ну и что же, Даубарас, если ты знаешь, если… и я кое-что знаю — кое-что весьма для тебя неприятное, и все же…

— Даже после полуночи, — повторил я и взглянул на него; Даубарас снова что-то произнес — насчет вежливости и мужского самообладания, но я не прислушивался; и спорить с ним больше не хотелось, ничуть; что-то во мне уже перегорело — после той ночи — и дотла сожгло все былое — все-превсе, с Даубарасом, с Евой, с — —

XXII

…Стоик? Это и есть ваш стоик, Мета? Мы с ним знакомы. Довелось беседовать, как же… Ну, давай лапу, дружище. Давно не видал тебя за пинг-понгом. Ого, да ты вроде даже подрос за это время!..

Ты бы только послушал, Казис, как он философствует с папой!

С господином профессором? Надо полагать — о голубях. О чем больше?

Например, о прибавочной стоимости и…

Что я слышу! Ты о чем это, а? Тоже мне…

О Марксе — вот о чем! О «Капитале» и Парижской коммуне. И еще о…

Ну, брат, в твои годы и такая прыть…

Какая прыть?..

Такая…

Ну, ну, нашла коса на камень! Казис, пей кофе! И ты, пожалуйста, тоже, Ауримас… Приду как-нибудь взглянуть на твою работу. И на этих самых голубей. Когда не будет тети Агне.

А при чем тут Агне? Если кто-то любит пернатых…

Она не любит, Ауримас. Она никого не любит.

А ты, Мета? Любишь кого?

Ого! Уважаемый… такой вопрос по меньшей мере…

Я-то, Аурис? Я?

Да, ты… да…

Чудак человек! Я? Кто же это спрашивает у девушки так в лоб?.. Да еще при…

Давайте-ка пить кофе — и бегом в кино. У нас билеты в кино, Йонис небось меня заждался… Ауримас, ты с ним знаком?

Коллега Грикштас в пинг-понг, к сожалению, не играет.

Он пишет статьи, а иногда — стихи. И какие стихи! Революция, буря, потоп, катаклизм — ух! Буржуи и пролетарии! Нашу классную даму от таких стихов мигом хватил бы удар…

Представить себе не могу: Йонис и кинематограф! Йонис и «Однажды весной», Йонис и Жанетта Макдональд…

А весь город без ума от этой картины… все напевают: в каждом майском цветке я вижу тебя… Ауримас! Глуоснис! Куда ты бежишь? Пойдемте вместе… Что? Хоть кофе допей, глупыш! И чудак же ты…

XXIII

Я, Соната, никогда, никогда и ни за что не понадеялся бы на эту игру, на этот конкурс, если бы не Даубарас; на туманные притязания; писатель; если бы не попались мне на глаза те длинные, надвое разрезанные и испещренные записями — крупный четкий почерк, черные чернила — бумажные полосы, которые он держал, точно полотенце, перед собой и читал новеллы на литературных вечерах у нас в гимназии, где собирались не одни только гимназисты, но и студенты-филологи, и заводские ребята; и если бы во время партии в пинг-понг Даубарас ни с того ни с сего не рассказал мне…

Ну, рассказал, ну и что? Никто не заставлял тебя слушать развесив уши — ни о Марксе, ни о Горьком, ни о Джордано Бруно, взошедшем на костер убеждений ради; ни о Цвирке, ни о Кудирке; студент Даубарас рассказывал с таким упоением потому, что было кому слушать, — о заоблачных высях, где, широко расправив крылья, парил тогда он сам; «да, я возьму тебя с собою»; никто меня не принуждал писать именно на таких листках, как Даубарас, хоть я и жил около бумажной фабрики и знал не только то, откуда берется бумага, но и как ее делают; и если уж однажды попробовал… в огонь, в огонь, в огонь — содрогнулся я; все велел швырнуть в огонь — когда бабушка станет печь блины и понадобится сильное пламя… нет, нет, я — сам! Я сам все затолкал в печь — пусть бабушкиными руками, и сам спалил что-то внутри себя — то, чего больше никогда не будет…

Я опустил глаза и опять протянул руку за бутылкой, несмотря на то что никто меня в этом не поддержал; вдруг я осознал мизерность своего положения, С какой стати я заикнулся о Еве — здесь, в присутствии обеих женщин? Я ее не видел с того самого дня, как…