Together (СИ)

У Микки башка раскалывается, словно с похмелья, будто невидимая ватага маленьких злобных гремлинов пробралась в голову, пока он спал, а теперь они колотят изнутри своими железными молоточками, чтобы пробить выход наружу. Наверное, у них получается, потому что черепушка лопнет с минуты на минуту.

Какой-то пиздец.

Ледяной алюминий под пальцами и горьковатый Red Bull, что льется в глотку тепленькими помоями – ни вкуса, ни запаха, ни резкости на языке. И это никак не связано с тем, что рыжий в баре через дорогу тянет лыбу над плоскими шутками старого пердуна в пиджаке за пятьсот баксов. Микки насрать, вертел он их обоих…

«- Это че, дед твой? Ты с ним встречался? Наверное, ходили с ним на пикник. Он дарил тебе псину в свитере?

- Никаких пикников. Мы только трахались, как ты и Энджи…»

Вбить бы сучонку каждое слово в гланды, расквасить миловидную рожу, чтобы ни один не позарился… Это не ревность, нет… Выбить все зубы монтировкой, чтоб мог лишь шелестеть окровавленным ртом, да отсасывать, когда ему, Микки, захочется.

У него в животе скручивается тугой узел из злобы и ярости, когда эти два голубка идут через улицу. Еще бы за ручки взялись, епт. Покачнувшись, шагает навстречу, преграждая дорогу. Раньше, чем успевает подумать. Да и чем думать, если мозги разжижились от жары…

Нахер тебе это, чувак?

- Микки? А ты что тут делаешь? – он косяк последний поставить готов на то, что у сосунка вызов в глазах и насмешка. Так значит, да, Галлагер?

- Йен, не груби, - встревает мудло, до него не доходит, что его дряблую морщинистую рожу сейчас пустят на фарш. – Лучше пригласи своего бойфренда ко мне…

И спускает курок одним только словом. Выдергивает чеку, и сраная граната взрывается у Милковича в голове, разнося черепушку в хлам.

- Как ты назвал меня, мразь?

Головой – в опротивевшее с первого взгляда ебало. Так, что кровь брызжет из носа, заливая дорогущую ткань. Добавить кулаком – еще и еще, так, что слышит, как трескаются ломающиеся кости. Кого из них? А, насрать… И ногой – по ребрам. Так, чтобы больнее. Так, чтобы запомнил навсегда, мешок с дерьмом: тот, кто касается Йена Галлагера, попадает прямиком в преисподнюю. Это он, Микки, так решил…

И точка, бля.

Вой сирен за спиной, дыхание с присвистом и шум в голове. Выкрики копов все тише, стихают совсем. Мимо проносятся проулки, заблеванные тупички и пожарные лестницы, черные двери и загаженные крылечки. Дом, милый дом… В боку колет, а перед глазами мелькают черные пятна, как взбесившиеся мухи на карусели. Останавливается, упираясь ладонями в колени и ржет, как обдолбанный. Черт, это ведь правда до усрачки смешно.

Галлагер пыхтит рядом, сверлит глазищами…

- Ты упал что ли, Микки?

Что за херня прилепилась вдруг к легким и мешает нормально дышать? Мик расчешет до крови ладони, но не коснется этой конопатой щеки… Он не смотрит на его губы, с хера ли б? Он глотнул бы сейчас паленого самогона, чтобы сжечь глотку и пищевод к ебеней матери. А лучше плеснул бы в эти глазищи, что пялятся, не моргая. И затягивают, затягивают на самое дно…

Микки Милкович жалеет, что не подхватил в тюрьме туберкулез. Может быть, тогда получилось бы выкашлять эту приторную нежность из прокуренных легких?

========== Глава 2. ==========

Комментарий к Глава 2.

https://pp.vk.me/c629224/v629224352/e177/Ca5bzMnm-kg.jpg

- Нет, спасибо, - говорит Йен, а в глазах – предгрозовое небо. А в глазах – тучи, что застилают солнце, которое всегда сияло где-то у зрачков, когда Галлагер смотрел на него, Микки.

Это все ебаная лирика, думает Микки и хмыкает, потому что знает, что будет дальше. Он же помнит, что Йен всегда возвращается. Он помнит, что Йен не может без него. Подумаешь, русская шлюха – жена. Это ничего не меняет.

- Ей можно мужиков ебать, а я че, лысый… - он пожимает плечами, оттягивая растянутую майку. И ждет, все еще ждет, что эта конопатая морда растянется в улыбке и шагнет вперед, стягивая куртку. Так ведь всегда было, нет?

- Я уезжаю, - говорит Йен. А сам пялится на сраные плакаты, будто в глаза не хочет смотреть. У Микки кулаки чешутся, так и ебнул бы между глаз, чтоб не шутил так больше. Он же шутит, ведь так? Разводит на эмоции, сосунок смазливый. – В армию.

В армию… Одно короткое слово выкачивает воздух из легких. В армию… И пиво льется в горло, как тепленькие помои из параши. В армию… Пиздит, малолетка, ему и 18-ти то нет…

- Эту проблему я уже обошел, - а сам треплет в пальцах завязки от куртки. И Мик глаз отвести не может, не замечая, что Галлагер смотрит только на кольцо на его пальце. Тускло-золотистый кусочек металла, из него бы гвозди для гроба впору ковать…

Он охуел. Он охуел, не иначе. Мало ему было на том пустыре – кулаком под ребра и ногой по ебалу. Так, чтоб красивые белые зубы повылетали к хуям. Он и повторить может, чтобы не зарывался…

- Завтра утром, - говорит Йен.

Почему он говорит так тихо? Что блядь, у него с глазами? Почему чертов Галлагер, как размазанное пятно на обхарканной нариками стене в подворотне? Какого хуя, Мик? Это же все равно ненадолго, Светлана и родить не успеет.