Together (СИ)

- На четыре года. Минимум. – Говорит Йен, будто пинает по ребрам с разбега тяжелым, окованным железом ботинком.

Он бы согнулся, поскуливая от боли. Но сил нет даже на это, а ноги, ноги, сука, будто ватой набиты.

- Думаешь, я тебя никуда не пущу? Погонюсь за тобой, как последняя сучка? – Дым от сигареты выедает глаза. Много, так много дыма, что не видно ведь ни хуя.

- А я не к тебе пришел, - говорит Йен, и просто уходит.

Просто разворачивается и, мать его, уходит. Как будто правда насрать. Как будто он, Микки, правда – ничто, пустота, нелепое прошлое, которое Галлагер вычеркнул, пока Мик брал в жены русскую проститутку. … Въебать его в стену башкой, обхватить губы губами, как раньше…

- Не надо…

И он не узнает свой голос, не узнает себя. Микки Милкович готов разрыдаться? Заебись, приехали.

Не надо, хочет шептать ему Микки, обхватив эту упрямую рыжую голову руками. Не надо, Йен, хочет выкрикнуть он, сцеловывая стоны губами с разбитых им же губ. Не надо, останься, хочет умолять его, прижимая своим телом к матрасу. Так крепко, чтобы не делся больше никуда. Чтоб никогда не отпускать. И иди оно все к херам.

- Что не надо?- Говорит Йен, и на мгновение в глазах расходятся тучи. Там снова чистое небо, как прежде. На какое-то сраное мгновение. Меньше секунды.

- Бля, ну…

Язык будто распух, ворочается во рту огромным бесполезным слизняком, и не может выдавить не звука.

“Останься, ты нужен мне, Йен… Только ты… Останься, Йен…”

Но просто молчит, и сил хватает лишь на то, чтоб протереть глаза, которые, как запотевшая лобовуха, снижают угол обзора.

Мать твою, Йен, ну пожалуйста…

Уходит. Просто уходит.

Сука, да поебать!

- Ты просто тряпка! – Кричит ему Мэнди, и голос доносится, как из соседнего квартала.

Он тряпка, все так. Насрать. Просто тряпка. И даже похуй, что знает сестра. Вообще похуй, откуда… Уебывай, уезжай.

Какого хера так щиплет глаза? Чертова сигарета…

========== Глава 3. ==========

Комментарий к Глава 3.

https://pp.vk.me/c621819/v621819352/3771b/CvlFBGvs9F4.jpg

“Бумажка, бумажка, подумаешь бумажка… какая нахуй разница, это просто бумажка”, - стучит в голове, пока Мик меряет шагами холодную пустую кухню.

- Блять, ну нахер все это!

Пинает стул, тот ударяется о плиту, и грохот эхом прокатывается по помещению, разбиваясь о кафельные стены и обшарпанные шкафы в дальнем углу.

Галстук-бабочка на шее, будто удавка, он жмет, давит и просто мешает нормально дышать. Накрахмаленный воротничок рубашки такой белый, что хоть прямо сейчас - либо в оперу, либо в гроб с атласной подушкой. Он натирает шею и, кажется, протер там дыру уже до костей. А смокинг… сука, он чуть меньше, чем надо, и стягивает плечи, и это еще раз напоминает, в какую петлю он попал. Ловушка, капкан… да просто вся жизнь по пизде…

- Это просто бумажка! - Кричит в потолок, и дым от четвертой за последние десять минут сигареты скребет горло, будто наждачкой. Сплевывает сквозь зубы, и тут живот скручивает в узел, и откуда-то из дальнего угла окутывает кислотно-пивным амбре, и едва удается удержать в желудке вчерашний ужин…

Он даже не удивляется, когда задние двери распахиваются, впуская взъерошенного, как цыпленок, Галлагера. У него глаза припухли и рожа такая расстроенная, словно тот - только что с похорон любимой бабули.

Ну, епта, Йен, не начинай…

- Это просто бумажка, Йен! - Выкрикивает Милкович и вскидывает руки, будто защищаясь.

Голубой цветок в петлице насмешливо качается, словно стремится подтвердить каждое слово Микки.

- Не для меня, - выдыхает Йен, и горечи в каждом слове больше, чем в остром чилийском соусе той забегаловки, где пару месяцев назад они ели бургеры, запивая темным пивом.

- Свадьба не помешает нам трахаться, ясно? Пойдет?

Не слушает, прет вперед, как долбанный вездеход по бездорожью.

- Если тебе на меня не совсем насрать… - Галлагер не моргает даже, и все подходит, еще секунда, и в стену впечатает. Микки выставляет ладонь, притормаживая. - … Хоть немного… не делай этого.

Его глаза серые-серые, как их чертова беспросветная жизнь. Серые с крохотными ярко-голубыми искорками, что вспыхивают, как сраная надежда, которую придумал какой-то богатей из роскошного особняка на северной стороне Чикаго…

Да еб твою мать, Йен… Нахуй эти ультиматумы?

Мик чувствует, как немеют пальцы правой руки, сжимаясь в кулак. Один удар - минус пара зубов, и эта хуйня, что гложет где-то под ребрами, растекаясь противно-клейкой жижей по венам, угомонится, наконец. Он просто пойдет к алтарю, скажет “да” этой русской сучке, перепробовавшей столько херов, что коллекцию впору составлять… И все вернется на круги своя…

Это же Южная Сторона, Йен. Это ни хуя не изменит…

- Хоть что-то, Мик…

Моргает медленно, словно сдерживая подступающие слезы. Эй, чувак, ты же мужик, не раскисай… Смотрит…смотрит не просто в глаза, словно кожу сдирает - медленно, нежно…

Сука, я же жить без тебя не могу…

И пальцы смыкаются на затылке, а губы - на губах, мягких, с привкусом соли и крови.

- Обещай, обещай, что не сделаешь это… - с присвистом, сквозь сбитое дыхание разбитыми губами…