Тойво - значит "Надежда" 2. Племенные войны.(СИ)

Антикайнен старательно вывел перед росписью самое заключительное слово: epajarjestelmallistyttamattomyydellansakaan (одно из самых сверхдлинных слов, которое автор не смог перевести - ему его прислали сволочи из Миграционной службы). Алес, гонсалес.

- Готово!

- Готово! - обрадовался Акку. - А вот, как нельзя, кстати, и Лииса возвернулась!

Действительно, в квартиру вошла пьяная в хлам Саволайнен. Ее губы были все такими же пунцово-алыми и изображали глупую улыбку, которая не исчезала с ее лица, даже когда она что-то говорила, словно бы Лиису контузило.

- Мальчики, - сказала она сквозь свой оскал. - Шли бы вы в пень, козлы!

- За козла ответишь, - сказал ей Акку и добавил. - Есть способ повысить свой материальный статус.

- Нет! - решительно сказала Саволайнен и сползла по стенке на пол. - Вы не в моем вкусе.

- Дура, - ласково заметил Пааси и, зацепив ее за подмышки, вновь поставил в вертикальное положение. - На твои нравственные устои никто не собирается покушаться. Сегодня дашь пятихатку, завтра Гюллинг тебе вернет с десятипроцентной добавкой.

- Гюллинга еще неделю, а то и полторы не будет, - Лииса потрясла перед носом Акку своим указательным пальцем. - Он будет до посинения пасти Мирбаха. Брестский мир, контрибуция и прочее, понимаешь?

Мирбах ходил по Москве и дул щеки, как посол Германии и, стало быть, кайзера. Он не обладал депутатской неприкосновенностью, потому что не был депутатом. Но вполне мог безобразничать так же, как и депутат, и даже похлеще: он был дипломатом, со всей вытекающей из этого свободой действий. Наивный усатый немец!

- Ну, и что? - никак не огорчился Акку. - Деньги все равно должны работать, а не под подушкой лежать. Ты сама подумай.

Какой бы ни была пьяной Лииса, а выгоду свою блюла туго.

Нетвердой походкой она ушла к себе в комнату, там пару раз упала, уронила кое-какую мебель, но вскоре вышла все с той же приклеенной улыбкой, держа в руке пять сотенных банкнот.

- Смотри, не обмани! - сказала она Акку.

- Да когда я тебя подводил, подруга дней моих суровых? - возразил он. - Все, дело сделано, а теперь - спать. Чтоб я тебя до утра не видел и не слышал. Разве что, плохо будет - кричи, приду с тазиком.

Лииса развернулась к себе, пару раз икнула и утекла внутрь комнаты, как нечто желеобразное.

Пааси принес к ее запертой двери пустой тазик и кувшин с водой.

- Она, конечно, кремень, - объяснил он. - Но в последнее время участились отравления несвежей осетриной. Жулье кругом, сбывает некачественный продукт.

Добавив из своих запасов еще пятьсот марок, Акку разложил их на столе перед Тойво и двумя пальцами подхватил расписку.

- Done, - сказал он.

- Ладно, - пожал плечами Антикайнен и собрал деньги в тощую пачку.

- Только на пустяки не трать - деньги все-таки революционные.

Ну, вот, теперь все, что зависело от него самого, Тойво сделал. Можно выдвигаться на поезд в сторону Костромы, ибо этот Буй всего-то в ста трех километрах от "сырой земли" (kostea - сырой, мокрый, maa - земля, в переводе с финского).

За окном сгустились сумерки, которые, таковыми останутся до самого утра. Пора белых ночей осторожно трогала душу каждого северянина, нашептывая, что даже ночи могут быть светлыми. А души отзывались легкой тоской по утраченной юности и призрачной надеждой: все будет хорошо.

Коварный враг растаял в темноте,

Момента ждет, чтоб сделать нам подлянку.

А рыцари давно уже не те:

Храпят в постели после бурной пьянки.

Так, где же звон мечей и стук копыт?

Заброшены в чулан стальные латы.

Ведь подвиг - он не должен быть забыт,

Совсем не здесь, совсем не так, ребята..

Живем во лжи и верим лишь деньгам.

Ой, не к лицу все это нам, учтите,

Я так хочу упасть к твоим ногам,

Взять и связать все порванные нити.

Мне века два назад родиться суждено,

Без страха, без упрека, без амбиций.

Налит коньяк, не выпито пока еще вино.

Прости меня за то, что я совсем не рыцарь... (стихи поэта Ивана Марьина).

Еще до полудня за Тойво заехала машина, в которой уже сидел пассажир: молодой мужчина в очень стильном двубортном костюме и модной кепке на русых волосах. На коленях он держал средних размеров саквояж и пальцами правой руки постукивал по нему, отбивая одному ему известный ритм какой-то песни.

- Зетцен зи зих, - сказал он, когда шофер распахнул перед Антикайненом дверцу машины, мол: можете садиться. И добавил по-русски. - Я говорю по-немецки, как и было уговорено.

- А я - нет, - ответил Тойво. Что за пьяные выходки? Меньше всего ему хотелось учить немецкий язык, чтобы общаться.

Они поехали в сторону вокзала, Антикайнен едва успел через окно раскланяться с Зиновьевым, потом с Кировым, сердечно помахать рукой Эйно Рахья, кивнуть Виртанену, небрежно отмахнуть Лепола, Лехтинену и Пелтола, подмигнуть Токой.

- Меня зовут Тынис, - меж тем представился попутчик. - Я от Бехтерева. Думаю, мы с Вами найдем общий язык.

Теперь Тойво в этом уже не сомневался - с эстонцем, как и карелом, можно договориться. Шутник, однако, этот Тынис.