Тойво - значит "Надежда" 2. Племенные войны.(СИ)

Диверсанты расположились в заброшенном на зиму большом лодочном сарае рыбацкой артели и поочередно сидели на улице, держа ухо востро, как собаки. Мост-то через Свирь они заминировали уже в первый день своего прибытия, никем не замеченные. А железнодорожную развязку в Лодейном поле планировали взорвать к чертовой матери гранатами и прочими подручными средствами во время лихого внезапного наскока. Оставалось дождаться сигнала.

Через два дня после них опять же по льду Ладоги вышел отряд фельдфебеля Антти Исотало. Они как раз и были те люди, которые должны были подготовить и бабахнуть бомбу в Гатчи. Типа, рыбу глушат.

Вообще, тем апрелем по замерзшим водам озера шлялись все, кому не лень. Местные рыбаки даже пугались и сбегали с насиженных мест подледного лова. Можно было запросто встретить и диверсанта в белом балахоне, и заплутавшего красноармейца, добирающегося из одной деревни в другую, и обычных селян, и призрачных водяных, скрытых туманом, и монахов, чешущих по делам церковным. Никто никого не пытался задержать, каждый прикидывался невидимкой и не видел вокруг себя никого. Ладожский лед остался не оскверненным пролитой кровью.

21 апреля основные силы AVA перешли границу на олонецком и пряжинско-петрозаводском направлениях.

Если с Олонцом было все понятно: точечный удар, захват города и смена власти - то с Петрозаводском дело обстояло несколько сложнее. На внезапность атаки рассчитывать не приходилось, решающую роль играло расстояние, которое в этом случае было значительным.

Талвелла занял деревни Орусъярви и Кясняселку, Маскула - деревню Кайпа. В карельских деревнях, конечно, хорошо - нетронутая цивилизацией природа, древняя архитектура, баня, опять же, при желании по-черному, радушные селянки. Так вот только финнам нужны были города, то есть стратегические объекты, им красотами любоваться некогда. Да и еще одно обстоятельство, пожалуй, решающее.

Пришли представители страны Суоми к соседям - что в первую очередь следует делать? Только рассматривать Суоми, как суверенное государство, и ее представителей - как представителей власти.

Правильно: резать местное население. Ну, не то, чтобы устраивать море крови и горы расчлененных конечностей - к этому покамест не все властные структуры готовы, видимо, религия пока не та. А требуется просто собрать всех деревенских жителей и учинить экзекуцию.

Есть красные, пусть самые захудалые? Есть.

Второй вопрос: есть среди них русские, белорусы, украинцы - да хоть кто "приезжий"? Есть.

Теперь действие. Приезжих прогнать, карелов - расстрелять.

Красными считались, помимо комиссаров и коммунистов, чекисты и менты, активисты, председатели советов, даже учителя, если таковые имелись. Кто-то, весь избитый, пошел, куда глаза глядят, кто-то отправился в последний путь, несмотря на мольбы и стенания женщин и детей. "Зачем вы уничтожаете карел? Ведь они - братья!" - спрашивал вечно пьяный председатель комитета бедноты Ругоев из деревни Тигверы. По такому случаю, он даже протрезвел. "Какие они нам братья? Они - предатели!" - этот ответ оказался одинаков на все расстрелы, которые массовым порядком проходили на оккупированных территориях.

23 апреля был взят Олонец.

Укрывшись в случайном доме, оказавшемся вотчиной осевшего еще с прошлого века ссыльного чеха, начальник олонецкой милиции Моряков принялся готовиться к обороне. Чех, Вацлав, уже достаточно пожилой человек, только сокрушенно вздыхал. Своих домочадцев, едва только в дом ворвался милиционер, он вывел к церкви на острове в месте слияния двух рек: Олонки и Мегреги. Сам же вернулся, достал из сундука саблю в роскошных ножнах и видавшее виды ружье.

- Что ты с саблей собираешься делать? - спросил Моряков, удивленный возвращению чеха. - С ней много не навоюешь.

- Собираюсь с ней попрощаться, - ответил Вацлав и, завернув клинок в холщину, унес его на чердак. Поцеловав рукоять, он уложил саблю под стропила и перекрестил.

- Уходи, мужик, - сказал ему по возвращению Моряков. - Это не твоя война.

- Это мой дом, - ответил чех. - Сам уходи.

- Ну, как хочешь, - начальник милиции пожал плечами. Ему самому на улицу теперь было никак: каждая собака знала его в лицо. Да ладно бы знала - будь возможность, укусила бы. Много горя принес своим землякам милиционер Моряков.

Федор Иванович Моряков родился в соседствующей с городом деревней Чимилица. Семья была небогата, поэтому призыв в царскую армию и последующий фронт оказались для него настоящей путевкой в жизнь. Там он научился убивать врага всеми доступными и недоступными путями и средствами. Так как Федор умом не блистал, за всю свою жизнь не прочитал ни одной книжки, убийство, как таковое, не вызывало в нем никаких терзаний совести. Заколол штыком немца, а потом этим штыком сало порезал и съел, не морщась.

Агитаторы его заприметили и начали агитировать за жизнь. Если бы не они, паскуды, пошел бы Моряков по военной линии, глядишь - фельдфебелем бы сделался, в училище военное определился для передачи военного опыта. Такие убийцы без страха и упрека в военных училищах очень востребованы.