Тойво - значит "Надежда" 2. Племенные войны.(СИ)

Финны противопоставили себя обычным бандюганам. Впрочем, спекулянтам от этого делалось не легче. Пожалуй, главным результатом такого противостояния, помимо лучшего питания и возможности снять себе комнату с кроватью, было оружие. В училище личные пистолеты, как и винтовки, и пулеметы, строго воспрещались. Даже именное оружие, имеющееся у некоторых ветеранов, приходилось сдавать в оружейные комнаты под роспись. Теперь же вольноотпущенные курсанты обзавелись револьверами "на кармане".

Дом на Каменноостровском проспекте после "гибели" Куусинена прозвали "Клубом финских коммунистов имени Куусинена", хотя по сути он также и оставался все тем же величественным Домом Бенуа. Здесь теперь оргии не проходили, здесь проходили партсобрания. Веселиться сделалось интересней в ресторанах и загородом.

Сходки оппозиционеров тоже переместились, найдя новое место в квартире Элоранта, где хозяин раздувал своими речами и выходками праведный гнев, а хозяйка подпитывала его горячим чаем и игрой на валторне.

С красным бантом к тебе приду,

С революционным сердцем бушующим.

Ты - революция и я штыком

Защищу твою душу и туловище.

С красным бантом к тебе приду,

Расстреляю всех провокаторов.

С красным бантом к тебе приду,

С красным бантом приду и с плакатами (В. Рекшан - Красный бант).

Финны пели, меняя звонкие согласные на глухие, решительно убирая смягчение звуков и отбивая такт ногами. А без песни никак, ведь песня строй пережить помогает. Элвира выводила музыкальную тему на своем инструменте, и все были счастливы.

Потом оппозиционеры убегали в нумера, общались с местными жительницами, тратили нажитые нелегким трудом бандитов деньги, а поутру злились еще пуще на ЦК финской компартии.

Как-то Элоранта поинтересовался у Пааси:

- Ну, а с этим Антикайненом как дела обстоят?

- Да никак! - ответил Акку. - Интересовался, конечно, нашими помыслами, но на этом и ограничился.

- И ничего не сказал? - недоверчиво спросил Войтто.

- Так он, вообще, мало говорит, - пожал плечами Пааси. - Сказал, что мысли у нас правильные. Пора на пленум вопрос выносить.

- Пленум! - ухмыльнулся Элоранта. - Да кто ж позволит с трибуны об этом говорить?

- И я про то! - сразу согласился Акку. - Ну, у Тойво в друзьях Куусинен ходил, пока того не пристрелили. Нахватался либерализма.

- Да, Куусинен, еще тот фрукт. Был.

Последнее слово он произнес с какой-то долей сарказма. Пааси хотел, было, уточнить, что, мол, тот имеет в виду, но передумал.

Однажды теплым августовским вечером Тойво встретился с Пааси, когда тот возвращался от несчастного, всего в слезах, петербургского судьи еще со времен царя с "незапятнанной репутацией". Слабость Акку питал к разного рода юристам и законникам. Его коллеги грабили барыг, он же специализировался на другом контингенте.

На самом деле встреча, конечно, была совсем неслучайной. Тойво долго выслеживал Пааси и теперь, как бы невзначай, объявился на пути. Они поговорили о том, о сем, а потом Антикайнен высказал идею:

- Почему бы вам не написать письмо от вашей коммунистической ячейки самому вождю?

- Какому вождю? - удивился Акку. - Какой коммунистической ячейки?

- Ну, вождь у нас один, а у вас одна коммунистическая ячейка.

Пааси задумался на несколько секунд, которые сбились в кучу и выдали несколько минут молчания.

- Письмо Ленину от вас, кто у товарища Элоранты учится быть настоящим коммунистом, - наконец, подсказал Тойво.

Акку продолжал молчать, но весь его внешний облик говорил, да, что там, говорил - он вопил, что Акку думу думает.

- И что написать? - выдал он, выказывая недюжинную сообразительность.

- "Спасибо за наше счастливое детство" - вот что, - рассердился Тойво. - В общем, что хочешь, то и пиши. Пока. Я пошел.

Он удалился на несколько шагов, но потом обернулся и проговорил:

- Если никто ничего не будет делать, то мы так и останемся спать в казарме на досках.

Разговор с Антикайненом подействовал на Пааси очень позитивно: всю дорогу до своей арендованной комнаты в коммунальной квартире он сочинял письмо Ленину. Акку сжимал кулаки, еще носившие на костяшках следы судейской крови, и иногда тряс ими в воздухе над головой, словно угрожая пролетающим по своим делам воронам и клубящимся голубям.

На следующий день, когда все оппозиционеры собрались у Элоранта, Пааси сказал во всеуслышание:

- Я написал письмо Ленину о положении простых финских революционеров в Питере. Сейчас зачитаю.

Письмо было написано по-русски, поэтому стиль не отличался изяществом, зато был эмоционален и искренен.

"Дорогой Вождь!" - многообещающее начало. - "Мы спим, где попало. Надо перестрелять всю зажравшуюся финскую партийную верхушку, а остальных из верхушки не трогать. Они - не большевики, а меньшевики. Бежали из Финляндии в 1918 году, бросив своих товарищей. Имели буржуазное образование. И, вообще, да здравствует красный террор!"

Товарищи-оппозиционеры сразу же захлопали в ладоши, а Войтто призадумался и поскучнел. В таком виде послание можно отправить какому-нибудь вождю североамериканских индейцев, а не лидеру мирового пролетариата.

- Идея с письмом верная, вот содержание надо как-то подправить.