Токеа и Белая Роза

Небольшая группа всадников была уже в заливчике возле каноэ. А самый первый приближался к окони, столпившимся у вигвама совета.

Мико выступил вперед, вытянув правую руку.

— Большой вождь каманчей и пауни — желанный гость окони, торжественно произнес он.

Молодой индеец остановился и почтительно склонив голову, выслушал его слова. Затем спрыгнул с коня и протянул старику открытую ладонь правой руки. А когда подошел совсем близко, еще раз поклонился старику и, взяв его руку, возложил ее себе на голову.

Трудно вообразить себе две более несхожие фигуры: высокий, напоминающий свилеватый ствол огромного дерева мико, застывший в своем молчаливом величии, и живой, открытый, играющий мускулами юного тела, вождь каманчей. Его голову украшал живописный убор из перьев и звериного меха, выпуклый лоб и все его чуть отливающее медью лицо словно бы стыдились грубой воинственной мазни, которой индейцы так любят покрывать кожу. Выразительные, сверкающие темным блеском глаза и благородный римский нос как нельзя более соответствовали его мужественной фигуре, сила которой удачно подчеркивалась всем его нарядом и вооружением.

Грудь его охвачена лисьим мехом, со спины свешивалась шкура ягуара. Он являл собою великолепный образец мужской красоты, расцветшей в вольных саваннах Мексики, в лоне великого племени, не признающего над собой никаких господ, кроме Великого Духа. Кинжал с рукоятью из чистого золота, небольшой карабин и длинное девятифутовое копье с кистью из конского волоса составляли его вооружение.

Подобным же образом были вооружены и одеты еще четыре воина. Все остальные принадлежали к одной из ветвей племени пауни. Их можно было бы назвать бритоголовыми, если бы не торчал на макушке пук волос, тщательно заплетенных в короткую косицу. Плечи их покрывали дубленые выворотки бизоньих шкур. Седлом также служила шкура бизона. На каждом был пояс шириной в ладонь с лоскутком ткани и мокасины. Добрая половина из них могла похвастаться огнестрельным оружием — мушкетами и карабинами. Но копья, боевые ножи и томагавки были у всех.

— Мой брат — желанный гость! — повторил мико. — Помнит ли могущественный Эль Золь слова, которые Токеа передал ему через своего гонца?

— У него открытые уши и широкое сердце. Обращена ли речь Великого мико только к Эль Золю, или она может быть услышана всеми каманчи и пауни?

— Вожди и воины каманчи и пауни — желанные гости в вигвамах окони, братья окони.

После этих слов Эль Золь, четверо каманчей и столько же пауни спрыгнули с коней и вслед за Токеа направились в вигвам совета.

А на берегу же, опершись на руки, лежали четыре пирата. Капитан и лейтенант расхаживали взад и вперед. Если не считать нескольких быстрых взглядов в сторону индейцев, ничто не выдавало их особого интереса к происходящему в деревне.

Прошло, должно быть, не менее часа, когда на пороге вигвама возникла фигура мико. Он двинулся к берегу, и шаг его был непривычно поспешен. Завидев старика, пират остановился.

— Вожди краснокожих воинов, — сказал мико, — пришли в вигвам, который Токеа отвел своему брату. Они держат совет, не хочет ли вождь Соленого моря послушать их речи?

Пират кивнул, и оба они сквозь молчаливую толпу индейцев проследовали к вигваму. Пирату было указано место среди индейцев. После чего воцарилось полное безмолвие. Наконец мико счел приличным нарушить его:

— Вождь Соленого моря! Деревья дважды сбрасывали листву и дважды одевались ею по воле Великого Духа с тех пор, как Токеа со своими воинами начал охотиться на потребу Лафиту, а скво — выращивать для него зерно.

— Все же оплачено! Если мы задолжали, говори прямо.

Индейцы сидели, как окаменевшие. Лишь Эль Золь поднял голову и пристально посмотрел на Лафита.

— Мико окони, — ледяным тоном продолжал Токеа, — больше не может охотиться для Лафита и его людей. Отныне у них с краснокожими разные тропы.

— Короче говоря, — перебил пират, — вы разрываете узы братства с Лафитом. Может ли он поинтересоваться причинами?

— Смотри, — сказал мико, подымаясь с места и указывая на раскинувшееся за окном хлопковое дерево, — семь лет миновало с той поры, как это дерево пробило почву. Оно было таким хрупким и маленьким, что не устояло бы и перед птичьим клювом. Но вот оно выросло, и десяток мужчин не вырвут его из земли, оно раздавит их своей тяжестью. Вождь Соленого моря никогда не будет охотником, он тянет свою руку к тому, что ему не принадлежит. Его тяга к чужому добру разрослась, как это дерево, и давит собой все другие желания. Ему не дано довольствоваться малым.

По лицу пирата скользнула язвительная улыбка, но он быстро спохватился.

— Мико, — продолжал индеец, — лишь повторил то, о чем говорят друзья и враги Лафита. Смотри, — он вытащил из-за пояса прокламацию и развернул ее перед пиратом. — Отец бледнолицых обещал много долларов за его скальп. Он назвал его вором.

Пират слушал его с непроницаемым лицом дипломата.