Токей Ито

Художник передвигал туда-сюда один из листов, лежавших перед ним на столе. По-видимому, Моррис еще раз перечитал его.

– Может быть, это не имеет отношения к делу, – наконец, по-прежнему нерешительно, произнес Моррис, – но тебе стоит это прочитать. Ты что-нибудь знаешь о племени шехептин?

– Маленькое племя с северо-запада.

Индеец вновь раскурил погасшую было трубку.

– Мужественное маленькое племя. Они хотели уйти за границу, в Канаду, чтобы их не загнали в резервацию у нас, в Штатах. Посреди зимы они отправились в путь, по льду, сквозь метель, с женщинами и детьми шли они по горам. Когда они уже почти достигли границы, столь многие замерзли или бесследно исчезли, заблудившись, что вожди с оставшимися в живых беглецами решили сдаться. Здесь изложена речь вождя, которую тот произнес при капитуляции.

Художник подвинул индейцу лист.

Тот прочитал, медленно, затем еще раз, словно хотел выучить эту речь наизусть. Возвращая лист художнику, он сказал:

– Великий Отец бледнолицых в Вашингтоне и множество маленьких отцов, которые помогают ему править, – странные люди. Они напоминают всадников, которые осаживают коней, натягивая поводья, и тут же награждают их ударами плети. Ценой огромных усилий они удерживают краснокожих и мучают в резервациях.

– Ты знаешь, что уже месяц тому назад дакота должны были переселиться в новые резервации?

– Хау. Посреди зимы.

Казалось, Моррис думает, надо ли задавать еще один, явно волновавший его вопрос. Наконец он решился его задать:

– И как поступят дакота?

– Об этом тебе лучше спросить верховных вождей и Верховное собрание совета этого племени.

– Может быть, у тебя есть какой-нибудь вопрос к нам, Джек?

– Нет. Вот разве что вы объясните, по какому праву бледнолицые нарушают все договоры, которые торжественно клялись соблюдать?

Художник опустил глаза.

– Ты знаешь, – запинаясь, выдавил из себя он, – что я владею тотемом Тачунки-Витко, вашего верховного вождя, и что я никогда не убью и не предам ни одного дакота. Не знаю, намерены ли вы сражаться с нашей армией. Но если да, то вы потерпите поражение. Я не знаю…

– Но может быть, – спросил Джек-понка, которого и вправду звали Токей Ито и который принадлежал к племени дакота, – может быть, ты, Далеко Летающая Птица, знаешь, почему бледнолицые, сражавшиеся за освобождение негров из рабства, теперь изо всех сил стараются загнать дакота в большую тюрьму, которую они именуют резервацией? Может быть, ты знаешь, почему в резервациях они намерены обращаться с ними, как с умалишенными в сумасшедшем доме, не признавая за ними ни прав, ни свобод?

Художник воззрился на индейца.

– Хотя негры теперь и свободны, они все равно продолжают работать на наших фермеров и предпринимателей. Дакота хотят основать свое собственное государство и жить согласно принципам, от которых мало пользы хозяйству Соединенных Штатов.

– Выходит, люди должны жить ради вашей пользы или не жить вовсе?

– Джек, победители в Гражданской войне преисполнились жажды наживы и гордыни. Сегодня нами тоже правят железной рукой республиканцы, и гнет их почти невыносим. Может быть, когда-нибудь это изменится. Но вы до того не доживете.

– Далеко Летающая Птица, ты что-нибудь слышал о дакота из Миннесоты, которые четырнадцать лет тому назад ушли в Канаду?

– Они до сих пор живут на реке Сурис.

Индеец поднялся.

– Ты никогда не напишешь мой портрет, Далеко Летающая Птица. Я ухожу.

– Мы еще увидимся когда-нибудь?

– Не думаю.

Когда индеец уже взялся за ручку двери, художник еще раз его остановил.

– Джек, помнишь Генри Генри, инженера, молодого друга Джо Брауна, великого пионера «Юнион-Пасифик»? Вы наверняка встречались, когда ты служил у нас разведчиком.

– Припоминаю.

– Он здесь.

Индеец не выказал беспокойства.

– Генри едет на пограничный пост в верховьях Найобрэры. Он пропил свои деньги, карьера его пошла под гору, и теперь он хочет немного подзаработать. Через Черные холмы собираются проложить железнодорожные ветки «Юнион-Пасифик». Генри…

– Для Генри лучше было бы вернуться в восточные города.

– Ты его не пощадишь?

Индеец сделал вид, будто не расслышал этого вопроса. Он ушел, тихо затворив за собой дверь.

Художник Моррис сидел в светлой комнате, однако ему казалось, что вокруг него сгустилась тьма.

– Длинное Копье?

– Да?

– Я теряю друзей, которых ценю. Они готовы безжалостно убивать друг друга…

Тут художник испугался и умолк, услышав, как к двери приближаются по лестнице тяжелые шаги. Индеец уже успел уйти тихой поступью, совершенно бесшумно.

В дверь постучали, и тотчас вошел человек лет тридцати. Он с грохотом захлопнул за собой дверь.

– Моррис, у коменданта мы только и успели, что поздороваться! Какая встреча после стольких лет, это надо отметить! Вот смотри, я принес бутылку превосходного виски!

– Генри, не надо бы тебе снова привыкать к выпивке. Ты себя погубишь!