Токийские легенды

Сказав это, Юкко уставилась мне в лицо с какой-то смутной улыбкой. «И все-таки красивая девочка, – опять подумала я. – Стильная такая – и грудь у нее красивая. Я даже представить себе не могу, каково жить таким красавицам. Все на нее смотрят. Гордится ли она этим? Радостно ей жить – или тревожно?»

Однако, к моему немалому изумлению, зависти к ней я не чувствовала.

– Я сейчас уезжаю к родителям, – сказала Юкко, не отводя взгляда от рук у себя на коленях. – У родственников несчастье. Мне нужно на похороны. Разрешение я уже получила. К утру понедельника должна успеть. Вот я и подумала – ты не подержишь у себя мою бирку?

С этими словами она вынула из кармана бирку и протянула мне. Я ничего не могла понять.

– Взять-то я могу, только зачем давать ее мне на хранение? Разве нельзя просто положить в ящик или еще куда-нибудь?

Юкко посмотрела на меня гораздо пристальнее, чем раньше, и я совсем растерялась.

– Если ты не против, я бы все-таки хотела попросить об этом тебя, – настойчиво произнесла она. – Меня кое-что беспокоит, поэтому я не хотела бы оставлять ее у себя в комнате.

– Хорошо, – согласилась я.

– Пока меня не будет, смотри, чтобы ее не унесла обезьяна, – предупредила Юкко.

– Мне кажется, в этой комнате обезьяны не водятся, – весело ответила я.

Шутить этой девочке было отнюдь не свойственно. Она вышла из комнаты, оставив только бирку, нетронутую чайную чашку и странную пустоту.

– В понедельник Юко Мацунака в общежитие не вернулась, – рассказывала консультанту Мидзуки. – Классный руководитель начал беспокоиться, позвонил ее родителям и узнал, что домой она не приезжала. Никто из родственников, разумеется, не умирал, похорон тоже никаких не было. Солгав, она куда-то исчезла. Труп нашли в конце следующей недели. Я узнала об этом, вернувшись в воскресенье вечером от родителей из Нагои. Самоубийство. Говорят, вскрыла себе вены и долго умирала, вся в крови, в чаще какого-то леса. Причины самоубийства не знал никто. Ничего похожего на предсмертную записку не нашли, и никаких мотивов никому в голову не приходило. Девочка, живущая с ней в комнате, сказала, что накануне ничего необычного в ее поведении не замечала. Юкко не казалась чем-то озабоченной. Все было как и всегда. Она просто молча умерла.

– Однако вы не считаете, что Юко Мацунака по меньшей мере пыталась вам что-то передать? – спросила консультант. – Поэтому и пришла напоследок к вам в комнату отдать бирку. И рассказала о ревности.

– Да, действительно. Она говорила мне о ревности. Только позже я поняла, что она, пожалуй, хотела хоть с кем-нибудь поговорить об этом перед смертью. Но я же тогда не понимала, насколько для нее важен этот разговор.

– Вы рассказывали кому-нибудь, что она приходила к вам в комнату перед смертью?

– Нет.

– Почему?

Мидзуки наклонила голову.

– Я считала, что, расскажи я об этом, все только запутается. Думала, никто этого не поймет и ничему это уже не поможет.

– Возможно, ревность и привела ее к самоубийству.

– Да. Но скажи я кому об этом, ведь подумают, что я спятила. Ну кого может ревновать такой человек, как Юкко? К тому же все и так были на пределе. Поэтому я решила, что лучше всего помалкивать. Обмолвись я об этом в женском общежитии… это равносильно концу… Все равно что чиркнуть спичкой в газовом баллоне.

– А что стало с той биркой?

– Она по-прежнему у меня. Должна лежать в коробке где-то в стенном шкафу. Вместе с моей.

– А почему бирка так и осталась у вас?

– Вся школа тогда была в шоке, и я как-то забыла ее вернуть. А со временем сделать это стало совсем непросто. Но при этом и выбросить нельзя. К тому же мне иногда казалось, будто Юко Мацунака хотела, чтобы ее бирка всегда оставалась со мной. Не потому ли она перед смертью нарочно пришла и отдала мне ее на хранение? Хотя никак не могу взять в толк, почему именно мне?..

– И впрямь странно. Учитывая, что вас ничего особо не связывало.

– Конечно, если живешь бок о бок в тесном общежитии, так или иначе знаешь друг друга в лицо, здороваешься, а то и парой слов перекинешься. Однако мы учились на разных курсах и ни разу не говорили ни о чем личном… Правда, я была кем-то вроде старосты… Может, поэтому она и пришла ко мне? – сказала Мидзуки. – Ничего другого в голову не приходит.

– А может, она просто интересовалась вами? Была увлечена? Что-то в вас видела?

– Мне это неизвестно, – ответила Мидзуки.

Тэцуко Сакаки, ничего не говоря, некоторое время смотрела на Мидзуки, словно пыталась в чем-то убедиться. Затем сказала:

– Хорошо, однако неужели вы действительно никогда не ревновали? Ни разу в жизни?

Мидзуки немного подумала.

– По-моему, нет. Пожалуй, ни разу.

– Выходит, вам не понять, что же это за чувство.

– Думаю, в общих чертах я все же пойму. В смысле – его природу. Но ощущения мне неизвестны. Насколько ревность сильна, сколько длится, как это все горько и печально – вот в этом смысле.