Токио. Станция Уэно

Мы с Сэцуко были женаты тридцать семь лет, но, думаю, в общей сложности провели вместе не больше года – всему виной мои постоянные разъезды. Она же за это время вырастила двоих детей, устроила в университет моих младших братьев, выдала замуж нашу дочь, Ёко, при этом продолжая заботиться о моих престарелых родителях и работать в поле, да еще и неустанно копила деньги. К тому же у нас была пенсия от государства – семьдесят тысяч иен ежемесячно, и на это можно было спокойно жить до самой смерти, поэтому мы решили отремонтировать прохудившуюся крышу, стены и санузел.

Ёко с мужем и тремя детьми жили в Сэндае. На летних и зимних каникулах они приезжали к нам погостить. Девочке было четырнадцать, двум мальчикам – одиннадцать и девять. Как удачно получилось – старшая сестричка и два младших брата – так говорили наши соседи.

Младший сын Ёко, Дайсукэ, был вылитый Коити в детстве, но ни я, ни Сэцуко так ни разу и не сказали дочери об этом.

С самого утра шел дождь.

Невольно я вспомнил тот день девятнадцать лет назад, когда тело Коити отвезли в морг при полицейском участке, а мы с Сэцуко в это время отправились на квартиру, в которой он прожил свои последние три года. Там, на футоне, где он и скончался, мы просидели всю ночь до утра.

Сегодня должна была пройти заупокойная служба – сорок девять дней назад скончалась старушка Тиё, жившая в двух домах от нас. По традиции все соседки собирались вместе, чтобы приготовить угощение, поэтому Сэцуко с утра ушла помогать остальным.

Вечером мы переоделись в траурные костюмы и отправились в дом Тиё, чтобы выразить соболезнования. Службу проводил настоятель Сёэн-дзи. Присоединившись к молящимся у алтаря, мы сложили ладони у груди и поклонились, а потом вместе со всеми затянули Амитабха сутру и молитву во славу Будде Амиде.

Главный распорядитель похорон, Кацунобу, сразу по окончании средней школы отправился на заработки в столицу вместе с другими местными ребятами. Устроился он на завод компании «Мицубиси» в районе Офуна в Камакуре, где и проработал до выхода на пенсию. Потом он вернулся на родину, чтобы присматривать за матерью, которая к тому времени уже жила одна, а его жена и дети остались в Камакуре.

– Как быстро время идет – вот уже и сорок девятый день. Мама любила поболтать, а еще ей нравилось заботиться об окружающих, и поэтому ее отсутствие сильнее всего ощущается, например, во время ужина. И все же вашими молитвами она прожила долгую жизнь – восемьдесят восемь лет, а теперь отправилась в Чистую землю, так что, думаю, потихоньку я смогу прийти в себя.

Моя семья осталась в Канагаве, и как только я улажу все дела здесь, то отправлюсь обратно к ним. Однако я и дальше буду приезжать сюда на все заупокойные службы и надеюсь все также поддерживать связь со всеми вами. Пожалуйста, угощайтесь – я заранее приношу свои извинения за столь скромный стол. Оставайтесь у нас так долго, как вам позволит время. Еще раз благодарю присутствующих!

Все принялись за угощение. Мы ели рыбу с овощами, проваренную в соевом соусе, поджаренный на масле корень лопуха, соленья, картофельный салат, онигири и запивали все это изрядным количеством саке, все подливая друг другу и Кацунобу. Я набрался так, что не мог идти. Не помню, как мы возвращались обратно, но дома я, не ужиная, ничком упал на расстеленный Сэцуко футон и заснул.

Меня разбудил стук дождя по крыше.

Сэцуко всегда вставала рано, и часам к семи, когда я просыпался, она обычно уже заканчивала со стиркой и уборкой в саду, а из кухни доносились запахи мисо-супа и риса.

В то утро ничем не пахло…

Слышно было, как плещется вода в сточном желобе.

Льет, похоже, сильно…

Я открыл глаза и посмотрел на потолок.

Блеклый свет, пробивавшийся сквозь занавески, окрашивал комнату в серые тона.

Я повернулся и увидел, что Сэцуко лежит рядом на своем футоне.

Я протянул руку, чтобы разбудить ее, и ощутил лишь холод…

Я коснулся руки Сэцуко, лежавшей на одеяле.

В ужасе я вскочил, откинул одеяло и принялся трясти ее, но было поздно – тело уже начало коченеть.

Лицо мое исказила гримаса боли. Нахмурившись, я зажмурил глаза.

– Почему? – только и смог произнести я.

Сердце бешено колотилось, а пустота в голове была как будто залита красным светом. На один миг мне показалось, что все это – лишь дурной сон, и я огляделся вокруг. Все вещи были на своих местах. Значит, это не сон. Стенные часы принялись привычно отбивать удары, но я был настолько напуган, что не смог их посчитать. Взглянув на циферблат, я заметил, что часовая стрелка стоит на семерке, а минутная – на двенадцати.

– Семь часов, – со стоном выдавил я, поворачиваясь к Сэцуко.

Ночное бдение, похороны, прощание, вынос гроба, кремация, собирание праха, возвращение останков, некролог, визиты к соседям и в храм Сёэн-дзи, процедуры по возвращению страховки и отмены пенсионных выплат, разбор вещей, поминальная служба сорок девятого дня, установка урны с прахом… Я был словно не в себе и все-таки продолжал заниматься этими делами, одним за другим, пока наконец все, что было связано со смертью Сэцуко, не было улажено.