Токката и фуга

Пойми… я до последнего надеялся, что это пройдет. Это жуткое, кошмарное, тяжелое безумие, когда ты намертво влюблен в своего ребенка, но только в ту его версию, в которой он – мальчик. Представь, а? Когда ты родилась, я всем знакомым на полном серьезе говорил, что у меня мальчик. Говорил и действительно в это верил. И ждал, что боженька исправит свою ошибку… И я однажды проснусь, а в кроватке мальчик вместо девочки… Мальчик! Мальчик! Мальчик всей моей жизни.

Друзья смотрели на меня, будто я безумец. Они-то знали, что у меня девочка… Вся… вся моя жизнь изгажена, растоптана, вывернута и выпотрошена. Этой самой девочкой. Тобой, Кира. И добреньким бородатым боженькой…

Взгляд того, кто еще двадцать минут назад был Андреем, стал вдруг осмысленным. Существо тряслось, вздрагивало, но слушало Ромина внимательно и напряженно.

Ромин возвысил голос. Заговорил мучительно:

– Но это не проходило, а только росло, захватывая целиком. Каково тебе, когда на твоих глазах растет ребенок и вся твоя жизнь принадлежит только ему… Ты влюблен в своего ребенка, но только в мальчика, тогда как он родился девочкой. И ты хочешь его… Да, хочешь его… Ты любишь его как отец, как вселенная, но и хочешь его больше всего на свете – как обычный мужик, самец… Его! Но только мужского пола…

Ромин запнулся. Он сам ужаснулся тому, что сейчас впервые в жизни высказал вслух. Собственные слова настолько потрясли его, что он на минуту ослеп и оглох, потерял ориентацию в пространстве, не чувствовал боли…

Говорить ему становилось все тяжелее.

Справился с одышкой:

– И когда моя дочь жила рядом со мной – я еще как-то мог терпеть, что она не мальчик. Но когда ты, гадина, сбежала… решение пришло не сразу. Но оно было единственным, что могло помочь мне просто жить, жить, жить! И я разыскал тебя…

Казалось, Ромин собирается заплакать. Но он, погримасничав, вернул обычное выражение распухшего своего лица, проговорив несколько раз одно и то же:

– И я решил сделать тебе операцию по смене пола. Операцию. По. Смене. Пола. Я решил сделать из тебя мужика. Ты слышишь?! Да! Медицинским путем! Преступным путем!

Я понял, что если ты останешься бабой – не будет жизни ни мне, ни тебе, вообще ничего не будет, и я просто всех поубиваю, всех вокруг, включая себя и тебя. И мой добрый доктор-коррупционер все сделал в своей подпольной операционной. Вопреки тому сделал, что никаких показаний к смене пола у тебя не было. Но он все сделал… Он понимал – иначе ему конец. Хотя конец ему и так пришел…

Я убивал тебя этим? Возможно. Но я оживлял себя! И больше ничего меня не волновало. От страха и шока, что тебе насильно колют уколы и кладут на операционный стол, ты впала в состояние фуги…

Я принял это как дар свыше! Боженька наконец опомнился, думал я. Ведь я получал тебя в мужском исполнении, да еще и с обнуленной памятью! Доктор мне говорил, что радоваться нечему – это состояние может пройти в любой момент…

Тогда я об этом не думал. Я мечтал лишь о том, что вскоре сделаю нам новые паспорта – и мы навсегда уедем из России, навсегда исчезнем. Я ликовал! Я праздновал! Я уходил от правосудия и от той жизни, в которой у меня была дочь. Я хотел подарить тебе рай, себя, всю жизнь! Но Жорик, Жорик, Жорик… приехал сюда, твареныш. Будто больше ехать в мире некуда… И все разрушил, все испортил…

Порывистый ветер забился в конвульсиях. Где-то сзади затрещали кедры, заплакали сосны, жидкие облака спустились на горы, будто подслушивая Ромина, но не веря ушам своим. В тяжелой панике от услышанного, они желали улететь как можно дальше от этого места, но намертво зацепились за верхушки деревьев, и теперь от них отрывались лишь маленькие клоки. Из рваных ран облаков закапала на землю мутная кровь.

Внутри Киры закрутилась центрифуга, завизжал вихрь, заплясала кровавая чернота.

– А-а-а-а… А-а-а-а-а-а-а-а… А-а-а-а-а-а… – орала она, извиваясь по земле. Она билась лбом о каменистую тропу, царапала ногтями булыжники…

Георгий из последних сил прошепелявил сломанным лицом:

– Подлая… Больная… Сволочь… Кира… Т… Ток… Моя Ток… ката… моя родная… Моя… Я… Я люблю… Люблю… Т… Тебя… И плевать… какого ты… пола… Поедем… Уедем… Вместе…

Ромин лениво поднялся, наклонился над Георгием.

– Ну что, Жорик, помнишь, как я вас отжиматься заставлял, а? Помнишь, как ты отжался меньше девчонки, – он кивнул на Андрея, который в тот момент внутри себя превращался обратно в Киру. – А теперь все, Жорик. Время отжиманий безвозвратно ушло.

Ромин обрушил ногу на голову Георгия. Затем второй и третий раз. В широко раскрытые глаза его попадали капли дождя, наполняя их. И когда они уже были переполнены – ручейки вытекали из них, струясь по тому, что осталось от лица.

Ромин аккуратно взял Киру на руки и, шатаясь, пошел по тропе, приговаривая:

– Ничего… Вот теперь все хорошо… Нам больше никто не мешает… Нет больше лжи… Есть только мы вдвоем… Вот теперь все правильно… Пусть ты теперь опять Кира… Но тело-то мужское… Конечно… Конечно, мужское…