Багажник нашей машины напоминал передвижную полицейскую нарколабораторию. У нас в распоряжении оказалось две сумки травы, семьдесят пять шариков мескалина, пять промокашек лютой кислоты, солонка с дырочками, полная кокаина, и целый межгалактический парад планет всяких стимуляторов, транков, визгунов, хохотунов… а также кварта текилы, кварта рома, ящик Бадвайзера, пинта сырого эфира и две дюжины амила.
Вся эта хренотень была зацеплена предыдущей ночью, в безумии скоростной гонки по всему Округу Лос-Анджелеса – от Топанги до Уоттса – мы хватали все, что попадалось под руку. Не то, чтобы нам все это было нужно для поездки и отрыва, но как только ты по уши вязнешь в серьезной химической коллекции, сразу появляется желание толкнуть ее ко всем чертям.[42]
И, конечно же, в стране, в которой виноваты ВСЕ, преступление заключается только в том, что тебя поймали. И речь уже не идёт о каких-то политических схемах – упаси Бог. Речь идёт лишь о человеческом отношении к другим. И почему несколько убитых веществами придурков для многих зрителей намного понятнее и ближе, чем политики и бюрократы? Почему этот стереотип, который всегда должен вызывать лишь отвращение, превращается в притягательную цель, в ту самую Американскую Мечту, которой хотят достигнуть уже не только безбашенные подростки, но и вдумчивые, казалось бы, неглупые люди? И почему в этом мире, где права заключаются в том, что животным и без социума даётся от природы, обязанности так разрушительны? И почему мы, пытаясь вырисовать, вымалевать положительных героев, век за веком получаем образы во всех отношениях ненормальные – Дон Кихот, Робин Гуд, а теперь и Рауль Дюк… Но вот же оно, то самое осознание, что политики и прочие нечистоплотные бюрократы – всего лишь пенка, снятая с общей каши общества. И вы, конечно же, понимаете, из чего варится эта каша. И, может быть, когда-нибудь уже замолчите, сидя перед телевизором и постоянно критикуя правительство… Ведь его, как ни крути, создаём именно мы – те, кто выходит на площадь поржать над очередным сумасшедшим, сгорающим в собственном пламени…
Когда машина Хантера Томпсона окончательно растает в тумане наркотических паров, когда он в своей искромётной, непередаваемой манере произведёт очередной выстрел, но уже не со страницы своего романа, а из револьвера, то никто из близких и друзей не удивится. Хантер понимал, что бороться уже бесполезно. И в венах остались именно те самые страх и ненависть. Он любил громкие слова и эпатаж, но к концу пути устал. А назойливые журналисты, которые каким-то образом умудрялись отлавливать его на дачах друзей и знакомых, уже пытаются вытащить из Томпсона мнения о Джордже Буше, на что Хантер выплёвывал лишь порцию проклятий. Он уже понимал, что
Великий американский искуситель застрелится 20 февраля 2004 года. Весь этот долгий зимний вечер он проведёт со своей семьёй. Такое спокойное американское счастье – главное опасение молодого Томпсона. Он будет шутить и смеяться, глядеть на снег за окном как на что-то фатальное. Как на знак того, что пришла зима его жизни. Зима, в которой нет уже не только того заряда мысли, того взрыва чувств, но и самого обычного шанса на выживание. Зима человечества.
Выстрел прогремит поздно ночью. Джонни Депп – близкий друг Хантера – сам займётся исполнением завещания покойного – оплатит все его счета, включая телефонный долг, составляющий более двух миллионов долларов. Последним, что произведёт в своей жизни Томпсон, станет фейерверк. Прахом талантливого журналиста, по его же собственному завещанию, выстрелят из огромной пушки, которая будет оформлена в виде большого шестипалого кулака – главного символа самой субъективной формы оценки действительности – гонзо-журналистики… И с уходом Хантера на небосклоне истины появилась ещё огромная звезда, возможно, одна из самых ярких…