— Разумеется, кабальеро, осуждать вас я не могу, вины за вами не нахожу, но и не Знаю, как вывести вас из этого дома, ибо ключи от всех дверей на улицу хранятся у моей матери. Возвращаться тем путем, каким вы пришли, я не советую: если стражи искали вас в соседнем доме и вы разбудили его жильцов, то они, не знающие пока еще виновника убийства, несомненно подымут тревогу, вас схватят, и вы станете жертвой мести и правосудия, столь сурового в нашем краю. Ждать наступления дня — значит умножить все эти опасности. Ума не приложу, что делать. Но погодите! Если не ошибаюсь, в соседней комнате, среди всякого оружия, которое там держит мой брат, есть несколько веревочных лестниц, соучастниц забав его юности. Я принесу вам лестницу, вы спуститесь с этого балкона (он выходит на улицу) и постараетесь скрыться, а я — отвести от вас подозрения, хотя, конечно, буду страшиться за вас, пока вы не окажетесь вне опасности.
Я, разумеется, поцеловал ее прелестную ручку, исполнив тем самым свой долг и свое желание. Она принесла лестницу и в самых нежных выражениях попросила сказать ей, где я живу и свое имя, чтобы днем она могла сообщить мне об исходе ночного приключения. Тут я снова усладил свои уста прикосновением к ее дивным ручкам, скромно ускользавшим и нежно покорявшимся, и спустился по лестнице. Эстела подняла ее наверх и закрыла окно.
В предрассветных сумерках уже начали пробиваться лучи зари, и при их неверном свете я разыскал свою гостиницу. Объяснив, что был задержан по делу, я удовлетворил любопытство хозяина и лег. Тревожный сон перемежался с бессонницей — я то с ужасом вспоминал об убитом незнакомце, то с наслаждением — о новой знакомой, спасительнице моей свободы, если можно так назвать того, кто, избавив меня от правосудия, сам ее похитил. Эстела, как она мне потом рассказала, провела это время не более спокойно. Уже часов в десять утра она прислала ко мне верную служанку с письмом и небольшим подарком — сладости, полдюжины сорочек голландского полотна (женская предусмотрительность!) и дюжина носовых платков, все белье самого лучшего сорта, благоухающее и обшитое кружевами.
— Моя госпожа, — сказала служанка, — - целует вам руки и умоляет простить ей эту смелость. Она знает, что вы ни в чем не нуждаетесь, но надеется, что этот скромный гостинец отчасти заменит вам заботы отсутствующей сестры вашей, и просит сообщить, хорошо ли провели ночь.
Нетрудно вообразить, как тронула меня подобная любезность. Любовь окончательно завладела моей душой — если пустячные дары, вроде локонов или лент, способны пробуждать любовную страсть, насколько сильнее действуют дары многообещающие и полезные! Я поспешил прочитать письмо и нашел в нем примерно следующее:
Не стыдно ли Вам, сеньор Марко Антонио, платить злом за добро, которое я Вам оказала вчера? Я помогла Вам, а вы похитили мой сон, заставив меня бодрствовать всю ночь, и дай бог, чтобы я не обнаружила пропажи еще кое-чего более ценного!.. Известите меня, в каком состоянии Ваши дела, а у нас дома и матушка и я печалуемся и скорбим, ибо узнали, что на улице Монкада был вчера вечером убит кузен дона Хорхе, знатный и уважаемый в нашей семье кабальеро. В убийстве подозревают дона Гастона, давнего его соперника, ибо когда губернатор явился в дом дона Гастона, чтобы его схватить, оказалось, что он отсутствует, и показания слуг подтвердили подозрения. Впрочем, что Вам до этого! И зачем я Вам об этом сообщаю! Через час я иду к мессе в монастырь святого Августина. Если вчерашняя усталость не отняла у Вас желания повидать меня. Вы можете оказать мне эту любезность и более подробно узнать о том, что Вас интересует. Да хранит Вас бог.
Письмо было без подписи. Я осыпал его поцелуями и, дав посыльной ценную вещицу, даже не одеваясь, сел писать ответ.